Пусть грянет гром
Шрифт:
Я ломаю свою голову, пытаясь угадать, какую подсказку я, возможно, пропустила... но ничто, что он говорит, не имеет смысла.
Только когда он открепляет свой плащ, позволяя шелковистой ткани скользить к земле.
Штаны закрывают его ноги, но оставшееся тело открыто. Или то, что от него осталось.
Он шагает в луч лунного света, давая мне увидеть всю картину, и я не могу остановить удушье.
Уколы света текут через его кожу... миллион крошечных отверстий, которые делают его больше пустым, чем человеком.
Я хочу закрыться, заплакать, сбежать из этого ужаса.
Но его глаза удерживают меня, грустные и уязвимые, и он шепчет.
– Так же много власти в причинении боли.
Глава 11
Вейн
Это место морочит мне голову.
Я так чертовски устал, но каждый раз, когда я закрываю глаза, мой разум наполняется всеми сомнениями, которые я пытался отрицать. Всеми вопросами, которые я старался не задавать.
Я никогда не понимал, насколько боль моей связи успокаивала меня. Давала мне что-то, за что держаться... что-то, чтобы доказать, что моя связь с Одри реальна. Теперь, когда она прошла, это как будто вся моя жалкая неуверенность подпитывается, оставляя меня нуждающимся и отчаянным, заставляя меня сделать, что-то действительно глупое, например, разбудить Ареллу и спросить ее, думает ли она, что ее дочь любит меня.
Я знаю, что я сумасшедший. Одри говорила мне, что любит меня, прежде чем мы поцеловались, и я уверен, что все это было ее выбором.
Но она исчезла так на долго.
Двадцать четыре дня могут звучать так долго. Но учитывая, что мы были вместе только в течение пяти дней... и большую часть времени она потратила на борьбу со мной или случайное почти мое убийство... это долгое время. Достаточно долгое, чтобы заставить меня серьезно задаться вопросом, вернется ли она.
Я поднимаю правую руку против тусклого искусственного освещения и смотрю на плетеный медный браслет, который дала мне Одри.
Я почти могу чувствовать искры ее прикосновения от того, когда она защелкнула браслет вокруг моего запястья. Она нашла его в руинах шторма, который убил моих родителей, и сохраняла его в течение десяти лет так, чтобы у меня было что-то, что принадлежало им.
Она бы не сделала ничего такого, если бы не заботилась обо мне?
С другой стороны она действительно дала его мне после того, как сказала, что любить меня будет постоянной ошибкой...
Она передумала после этого.
Но... она не могла снова передумать?
Хватит!
Мне хочется сказать слова вслух так, чтобы возможно я фактически услышал их. Просто это место сводит меня с ума.
Когда я вернусь к ветрам и найду след Одри, мчащийся жар отнесет прочь эти глупые заботы... хотя я понятия не имею, как я собираюсь осуществить это. Я уверен, что Бури будут наблюдать за мной теперь еще пристальнее, что заставляет меня захотеть спрятать лицо в этих мягких подушках и кричать до тех пор, пока я не сорву голос.
Вместо этого я уставился на серебряный компас в центре моего браслета. Он обычно направляет мое наследие, так или иначе, и указывает на запад.
Прямо сейчас он просто вращается и вращается. Как будто он чувствует себя столь же потерянным, как и я.
– Я бы хотела, чтобы Лиам был здесь, - шепчет Арелла, заставляя меня подпрыгнуть. Я не знал, что она не спит.
Я переворачиваюсь и нахожу, что она сидит на полу в центре ее камеры, уставившись в потолок.
– Лиам?
– Отец Одри. Он знал, как соткать ветры в колыбельные, и они всегда давали мне самые сладкие сны.
Я действительно не должен поощрять ее, но я не могу удержаться от того, чтобы сказать:
– Звучит похоже на его дочь.
Одри раньше посылала ветры в мою комнату каждую ночь. Это как мне снилась она в течение десяти лет, наблюдая, как она растет наряду со мной. Так я влюбился в нее, прежде чем я даже узнал, что она была настоящей.
– Так и было, - соглашается Арелла.
– Это было очень тяжело, после того...
Ее голос надрывается, и она отворачивается, но через цепи я могу все еще видеть слезу, которая бежит вниз по ее щеке, оставляя солнечный след на ее серой, грязной коже. Это почти заставляет меня почувствовать к ней жалость.
Почти.
– Ты понимаешь, что это твоя вина, верно?
Она открывает рот, и я ожидаю, что она будет винить Одри, меня. кого угодно, кого придумает, как она сделала в первый раз, когда я противостоял ей в этом.
Все, что она говорит:
– Я знаю.
Она идет к самой дальней части своей камеры, держась ко мне спиной. Я наблюдаю, как ее плечи дрожат от тихих рыданий, пытаясь понять, как хилая, сломленная женщина, на которую я смотрю, могла быть тем человеком, который убил моих родителей и попытался убить Одру прямо на моих глазах.
Она действительно, кажется, теперь другой.
Что является наиболее опасной мыслью для меня.
Арелла умна... и терпелива. Преимущество - это просто еще одна часть игры.
– Кстати, как твои воспоминания?
– спрашивает она, смахивая свои слезы трясущимися руками.
– А что? Ты совершила какие-то другие убийства, которые не хочешь, чтобы я вспомнил?
– Конечно, нет, Вейн, - Она потирает кожу на запястьях, которое я замечаю, теперь голые. Золотые манжеты, которые она раньше носила, не стало.
– Я только спрашиваю, потому что меня волнует, как все могло так... обернуться.
Я смотрю на нее, ненавидя, что она права.
Она тоже это знает.
– Это то, чего я боялась. Выпускать воспоминаний - очень коварная вещь. У меня было ощущение, что Одра не сделает это правильно.
– Она сделала это просто замечательно.
Но это не так... и хаос почти более печален, чем чистый лист, с которым я раньше имел дело. Это, похоже, что мое прошлое - мозаика, где все части выглядят одинаково, и независимо от того, насколько я пытаюсь отсортировать их, я никогда не могу выяснять, как любые из них стыкуются. Нет полной картинки, чтобы направить меня.