Пусть танцуют белые медведи

Старк Ульф

Она направилась к входной двери.

Сначала мы молчали. Просто стояли и смотрели друг на друга.

— Поторапливайся, — проговорил отец с наигранным равнодушием, как будто посылал меня в магазин за молоком, мукой или чем-нибудь еще.

— Ага, — поддакнул я, тоже стараясь показать, что мне все нипочем.

— Увидимся.

— Ясное дело.

Больше нам нечего было сказать. Я поплелся к двери. У порога стояла сумка со всякой мелочевкой, которую мне надо было забрать. На самом ее дне

скрывался Блэки Лоулес. Я засунул его в одну из старых маминых обувных коробок, предварительно проделав в ней множество маленьких дырочек, чтобы зверек не задохнулся. А еще положил туда немного еды, чтобы он сидел тихо. В дверях я обернулся.

— Послушай, — сказал я.

— Что? — встрепенулся отец.

— Хочу тебя попросить об одной вещи.

— О чем?

— Отдай мне свою старую губную гармошку.

— Бери, конечно.

Папа пошел в спальню и вернулся с гармошкой. Он сунул ее мне в руку и потерся колючим подбородком о мой колючий затылок.

— Я тебя люблю, — прошептал он.

— Знаю, — пробормотал я.

Вот мы и оставили наш старый мир. Он растаял во тьме.

В зеркало заднего вида я следил за тем, как наша хибара мерцает в ночи, словно гаснущая звезда. Я изо всех сил закусил губу, до крови. Водитель такси ворчал, что вот-де есть же психи, которые выкидывают из окон телевизоры, и что мама правильно делает, что уезжает из такого дома. Но она ничего не отвечала. Мы с ней молчали, а такси мчало нас сквозь черное мировое пространство, где мерцали забытые адвентские звезды, к той незнакомой планете, где нам отныне суждено было жить. Я не мог отделаться от ощущения, что отец смотрит мне вслед.

Жаль, что я так и не сумел объяснить ему, почему не остался с ним. Я и сам толком этого не понимал. Просто не мог видеть, каким он стал. Отец всегда был большим и сильным, казалось, ничто не может его одолеть. А теперь он совсем сдал. Не хотел бы я, чтобы меня когда-нибудь так же облапошили.

В этом все дело.

Но как это объяснишь? В речах мы с ним никогда не были сильны. Нам достаточно было промычать что-то или пробурчать — мы понимали друг друга без слов, словно два белых медведя.

Слова только вносили путаницу.

Пусть бы их вовсе не было!

Вдруг на меня накатила страшная усталость. Я притулился к маминой искусственной шубе и зарылся лицом в мягкий мех. Мне хотелось, чтобы на шубе остались следы крови, сочившейся из прокушенной губы. Где-то там внутри под шубой рос младенец, который не был сыном моего отца, но который станет мне сводным братом или сестрой.

Я крепче прижался к маминому животу.

— Гули-гули-бип-бип, — прошептал я младенцу.

— Что ты бормочешь? — удивилась мама.

— Гули-гули! — повторил я.

Мама погладила меня по щеке. У нее удивительно мягкие руки, она их мажет специальным кремом.

— Все будет хорошо, — шепнула она. — Слышишь, Лассе? У нас все будет замечательно!

Она проговорила это очень тихо, словно сама себя уговаривала.

— Дудели-плуп, — отозвался я на своем языке без слов.

— Он славный, — сказала мама. — Хилдинг очень хороший человек. Вот увидишь! Сам поймешь.

— Бубби-бутти-бут, — пролепетал я, не в силах остановиться.

Я заметил, что пилот нашего космического корабля краешком глаза наблюдает за мной в зеркало.

— А парнишка-то у вас немного того, бедняга! — посочувствовал он.

— Нюсси-нюсс-бу-бу, — пролопотал я, невольно преисполняясь жалости к самому себе.

— Бедный дурачок! — сокрушался шофер.

— Уже скоро, — шептала мама. — Скоро приедем.

— Бупп-бупп, — отозвался я.

Шофер бросил на меня сочувственный взгляд. Все замолчали. Я лежал, прижавшись ухом к маминому животу, а ее рука была у меня под щекой. Я-то предвидел, что ничего хорошего из этого не выйдет. Совсем наоборот! У меня живот сводило при одной мысли об этом Хилдинге. Вот бы вцепиться ему прямо в пузо, нет, лучше слопать целиком!

От нашего старого дома до виллы Хилдинга было не так уж и далеко, но мне этот путь показался вечностью. Наконец таксист остановился на самой вершине холма. Он распахнул заднюю дверцу и помог мне выбраться, будто я и в самом деле был недоумком. Он держал меня за руку, пока мама вылезала из машины, словно боялся, что я повалюсь на снег. Это было забавно.

— Хотите, я помогу вам отвести мальчика? — вызвался шофер.

— Спасибо, это ни к чему, — вежливо отказала мама.

— Понимаете, я очень переживаю за таких вот несмышленышей, — не унимался таксист. — Как несправедлива бывает жизнь!

— Не-а, — попытался я выразить свое согласие.

— Что? — не понял шофер.

— Вы правы, — пояснил я. — Ну, в том, что вы сейчас говорили о несправедливости.

— Так он умеет разговаривать!

Таксист изменился в лице, словно кто-то у него на глазах процарапал гвоздем лак на его новеньком автомобиле. Мне стало его жалко. Паршиво чувствовать, что свалял дурака.

— Блуг! — пискнул я, чтобы облегчить его страдания.

Шофер обрадовался. Значит, все-таки у меня не все в порядке с головой! Да я и сам это чувствовал. Мама взяла меня под руку, и мы вошли в калитку. А там нас поджидал Хилдинг собственной персоной! Он стоял на крыльце меж двух темно-серых колонн, на нем был кожаный пиджак, и улыбался он так, будто всю жизнь торчал здесь под дождем, высматривая нас — маму, меня и Блэки Лоулеса, моего таинственного зверька.