Пусть танцуют белые медведи
Шрифт:
Асп еще суетился у доски, а я уже смекнул, что за этим последует. Даже с закрытыми глазами я мог под опущенными веками смотреть этот фильм: вот учитель ковыляет к моей парте, словно радиоуправляемый робот, при этом рот его непрестанно подергивается.
— Хватит! Мое терпение лопнуло!
Я продолжаю сидеть с закрытыми глазами. Была охота на него таращиться! Но вот вокруг нас все смолкает. Я чувствую на своей беззащитной макушке его дыхание — холодное, словно порыв ледяного ветра, прилетевший из Сибири. Глаза мои все еще слезятся от таращенья на снежный
— Я сыт по горло твоими выходками! — шипит Асп где-то возле моего левого уха.
— Да это не я!
Я тщетно пытаюсь справиться с мускулами живота.
— Ты что, думаешь, я олигофрен какой?
Он издает сухой смешок.
— Не знаю.
Я тоже подхихикиваю, хоть и не могу взять в толк, кем, он решил, я его считаю. Ну и влип я! Теперь и другие ребята начинают смеяться. А я так уже просто покатываюсь со смеху: вот бы свести все к шутке, чтобы избежать очередной стычки.
Господи, как я хохочу! Но, подняв глаза, замечаю, что никто больше не смеется.
Асп сверлит меня леденящим взглядом.
— Тихо! — орет он.
И тут мой желудок скручивает, словно судорогой. Я пытаюсь сдержаться, но тщетно. Ргы-ы! Что тут поделаешь? Такой уж мне желудок от мамы достался.
Асп зыркает на меня с отвращением.
— Извините, — бормочу я. — Это само собой вышло.
Но он явно не верит, что я не нарочно рыгнул.
— Вон! — шипит он и кивает в сторону коридора.
Ну вот — меня снова выгоняют из класса. Я уж и не упомню, сколько раз меня отправляли в этот унылый коридор, где рядами висят на вешалках куртки и гуляют сквозняки, а лампочка вечно мигает, так что кажется, вот-вот с ума сойдешь. Я же говорил, что с математикой у меня нелады.
Глаза все еще жгло от цифр, что таяли на классной доске. И чего он на меня напустился? Сколько ни старайся, результат один и тот же. В конце концов все равно выставят из класса.
Я уже поднялся с места, но тут вдруг Тина так решительно встала из-за парты, что свалился на пол планшет с изображением перелетных птиц, обитающих в наших краях. Эта невзрачная тихоня, на которую никто и внимания не обращал, вечно отмалчивалась, зато контрольные писала на отлично.
— Это не он начал! — заявила она.
Ну уж этого Асп не ожидал! Да и никто в классе. На миг лицо учителя застыло. Казалось, он не знает, что делать. Асп провел ладонью по голове и опустил руку — волос-то там не было.
— Не вмешивайся, Кристина, — сказал он.
Но девчонка не сдавалась.
— Это нечестно, — выкрикнула она срывающимся голосом.
В классе все просто рты поразевали. Я застыл как вкопанный. Все уставились на Тину. Щеки ее раскраснелись, а светлые волосы сверкали, словно ореол.
Похоже, Асп бы все сейчас отдал за жвачку.
— Садись, Кристина, — сказал он. — А ты, Лассе, отправляйся в коридор.
— Тогда и я пойду!
С высоко поднятой головой Тина вышла из класса. Она была похожа на Святую Люсию — только венка со свечами недоставало, казалось, ее несли те самые перелетные птицы, плакат
— Ну, и я тоже пойду, — пробормотал я.
Асп не ответил. Он ловил ртом воздух, стараясь успокоиться. Видно, считает меня таким безнадежным, что ему на меня и слов жалко.
— Пока, — буркнул я, подойдя к двери.
И тут вскочил Пень.
— Я тоже уйду! — крикнул он. — Это жутко нечестно!
Он знал, что говорил. Сам все и начал. Пень так распалился, что, ринувшись за мной следом, даже спотыкался больше обычного. Не мог он оставаться на месте, когда невинные отправляются в путь — к свободе, туда, за стены школы.
И в самом деле жутко нечестно!
Но Тины мы не увидели. Когда мы вышли из класса, ее нигде не было.
Мы решили поехать в город — я и Пень.
Он изо всех сил старался развеселить меня. Может, чувствовал свою вину, раз все на меня свалили. Пень потащился со мной в «Буттерикс» [3] , где мы налюбовались вдосталь на свистящие сардельки, почти натуральную блевотину из пластика и резиновых пауков. Пень даже примерил накладной бюст на резинках, стал в нем красоваться и предложил одному очкарику рассмотреть его поближе за пять крон. В конце концов нас выставили из магазина. Но к этому времени Пень успел прихватить два отличных приставных носа и пачку вонючих сигарет, которые решил подарить своему отцу на Рождество. Если они встретятся.
3
Магазин шутливых подарков в Стокгольме.
Но как он ни старался, мысли мои были далеко.
— Ну чего ты, — не выдержал наконец Пень, — может, и впрямь живот прихватило?
Я кивнул. Как ему объяснить, в чем дело? Он бы не понял. Я и сам не очень-то понимал.
— Пошли! — сказал Пень. — Я тебе покажу такое, что ты про свой живот и думать забудешь!
И он не соврал. От такого забудешь все что угодно.
Ухмыляясь в предвкушении, он потащил меня к универмагу.
Пот полил с нас градом, едва мы вошли в магазин.
Мы протискивались среди животов, задниц и набитых пакетов с рождественскими покупками. Гигантская искусственная ель вздымалась вверх на несколько этажей, и она вся была увешана огромными красными свертками. Громкоговорители над нашими головами выкрикивали рекламу рождественских подарков, сообщали о скидках, перемежая это исполнением рождественских песен вроде «Тихая ночь, святая ночь».
Но нигде не было того покоя, о котором мечтал мой отец.
Я стал искать отдел музыкальных записей. Вдруг у них найдется пластинка Элвиса, которой нет у отца? Но такой не оказалось. Пень предложил вместо этого купить «Твистед Систерз». Но я покачал головой. Папа любит только классику.