Пусть умирают дураки
Шрифт:
Не знаю, какие люди могут говорить все эти гадости про него. Помню, на минутку подошла его жена и попыталась увести его, но он не обратил на нее никакого внимания. Он продолжал разговаривать со мной, а я была в то время в полном расцвете моей южной красоты и, что вполне логично после такой беседы, в конце вечера я получила приглашение от Моузеса Уортберга на обед у него на следующий вечер. Утром я обзвонила всех моих подруг и сообщила им об этом. Они поздравили меня и сказали мне, чтобы я сразу же предприняла все, чтобы покорить его, но я сказала, что, конечно же, я этого делать не буду, сразу же, и к тому же я думала, он будет больше меня уважать, если я буду держать его в некотором отдалении от себя.
— Это хороший метод, — сказал я.
— Я знаю, — сказала она. — Он годится для тебя, но и в том случае я чувствовала, что действовать нужно именно так. Я никогда не соглашалась разделять постель с человеком, если он мне действительно не нравится, и никогда такого не было ради того, чтобы он что-либо сделал для меня. Я сказала об этом подругам, и они сказали мне, что я сумасшедшая. Ибо если Моузес Уортберг в самом деле влюбился в меня, или я ему понравилась, то я, считай, почти звезда.
На несколько минут она прервала свой рассказ и устроила театральное представление-пантомиму-беседу мнимой добродетели с честной греховодницей.
— Ну и что же дальше? — спросил я.
Дженел выпрямилась по стойке смирно, театрально откинув голову назад.
— Сегодня в пять часов дня я приняла самое важное решение в своей жизни. Я решила покорить мужчину, с которым не знала, как поступить. Я думала, что я такая молодец и была в восторге, что, наконец, приняла то решение, которое принял бы мужчина.
На мгновение она вышла из своей роли.
— Не так ли поступают мужчины? — мило сказала она. — Если они делают бизнес, то должны отдать что-нибудь, они унижают себя. Не это ли есть бизнес?
Я сказал:
— Пожалуй, это так.
Она сказала:
— Тебе не приходилось ли так делать?
Я сказал:
— Нет.
— Тебе никогда не приходилось делать ничего подобного, чтобы обеспечить публикацию твоих книг, чтобы умаслить твоего агента или критика?
Я сказал:
— Нет.
— У тебя хорошее мнение о себе, не так ли? — сказала Дженел. — Я имела дело с женатыми мужчинами, и заметила, что они все хотят, чтобы на них была надета белая ковбойская шляпа.
— Что это значит?
— Они хотят выглядеть честными по отношению к своим женам и подругам. Именно такое впечатление они хотят произвести, и ты не должен осуждать их ни за что, да и ты делаешь то же.
Я подумал минуту над ее словами. Мне было ясно, что она имеет в виду.
— Хорошо, — сказал я. — Так что же дальше?
— Что же дальше? — сказала Дженел. — Ты говоришь, что любишь меня, но возвращаешься к жене. Ни один женатый человек не должен говорить другой женщине, что любит ее, если только не хочет оставить свою жену.
— Это романтические бредни, — сказал я.
На мгновение она пришла в ярость и сказала:
— Если бы я приехала к тебе домой и сказала твоей жене, что ты любишь меня, то ты отверг бы меня?
Я рассмеялся вполне искренне. Я приложил руку к груди и сказал:
— Повтори.
И она сказала:
— Ты отрекся бы от меня?
Я сказал:
— От всего сердца, да.
Она мгновение смотрела на меня. Она пришла в бешенство, а затем начала смеяться. Она сказала:
— Я вернулась с тобой в свое прежнее «я», но больше не буду этого делать.
И я понял, что она имеет в виду.
— Хорошо, — сказал я. — Так что же было дальше с Уортбергом?
Она сказала:
— Я долго принимала ванну с черепаховым маслом. Я осуществила как помазание, принарядилась, как только могла и поехала к алтарю жертвоприношения. Меня впустили в дом. Там меня ждал Моузес Уортберг. Мы сели, он предложил мне немного выпить, стал спрашивать о моей карьере, и так мы проговорили около часа, а потом он так, между прочим, заметил, и это было очень умно с его стороны, что если ночь пройдет как следует, то он многое сделает для меня, а я подумала, что этот сукин сын собирается делать то, что я ожидала, даже не покормив меня.
— Это то, что я никогда не делал с тобой, — сказал я.
Она долго смотрела на меня, а потом продолжила:
— А потом он сказал: «Там наверху, в спальне, вас ожидает обед. Пройдите, пожалуйста, наверх». И я сказала своим прекрасным голосом южанки: «Да, конечно, я немного проголодалась». Он проводил меня наверх по лестнице, такой великолепной, как в фильмах, и открыл дверь спальни. Потом он закрыл ее за мной снаружи, и я оказалась в спальне перед небольшим столиком, на котором были приготовлены самые изысканные яства.
Она приняла позу невинной девушки в полном замешательстве.
— А где же Моузес? — спросил я.
— Он остался снаружи, в гостиной.
— Он предоставил тебе есть в одиночестве? — спросил я.
— Нет, — сказала Дженел. — Меня ожидала миссис Белла Уортберг в полнейшем неглиже.
Я сказал:
— О Боже!
Дженел приняла другую позу.
— Я не знала, что мне предстоит ночь с женщиной. Восемь часов я решала, идти ли мне сюда, чтобы провести ночь с Моузесом, и вдруг обнаруживаю, что мне предстоит совсем другое. Я не была готова к такому повороту.
Я сказал, что тоже не ожидал такого.
Она сказала:
— Я просто не знала, что делать. Я села за столик, а миссис Уортберг приготовила несколько сэндвичей и чай, а затем оголила грудь и сказала: «Как тебе это нравится, моя дорогая?» А я сказала: «Это прекрасно».
Потом Дженел посмотрела мне в глаза и потупила взгляд. А я сказал:
— Ну хорошо. И что же случилось? Что же она сказала после этих твоих слов?
Дженел широко раскрыла глаза, изображая полное замешательство.