Пусть умирают дураки
Шрифт:
Женщина слегка покраснела. Осано ухмыльнулся. Он знал, что делает. Мне тоже стало несколько неловко. Я всегда чуть-чуть влюбляюсь в странных женщин, которые понимают, что я хочу сказать. Я видел, что голова ее занята вопросом, как бы склонить Осано, чтобы с ней был именно он. Она не знала, что слишком стара для него, и что он хладнокровно разыгрывает свои карты, желая зацепить молоденькую стюардессу.
Вот так мы неслись со скоростью шестьсот миль в час и ничего не подозревали. А Осано между тем постепенно напивался, и дело начинало принимать скверный оборот. Сердечница с пьяной слезливостью продолжала доставать Осано, что, мол, ей страшно умереть, и как, мол, найти подходящего парня, чтобы он грамотно по ней спускался. Осано это стало раздражать. И он сказал ей:
— Вы всегда можете сыграть Большого Туза.
Понятное дело, она не знала, что он имеет в виду. Но поняла, что от нее хотят отделаться, и выражение обиды на ее лице еще больше раздражало Осано. Он заказал еще одну порцию виски, и стюардесса, ревнуя и злясь на него, что он не обращает на нее внимания, принесла ему стакан и удалилась с тем холодным и оскорбительным видом из арсенала молодых, которым они всегда могут показать старикам, кто есть кто. Осано в тот день дал всем почувствовать свои возраст.
Как раз в этот момент та самая пара с пуделем поднялась по ступенькам в комнату отдыха. В такого сорта женщину, должен сказать, я никогда не смог бы влюбиться. Этот недовольный рот, это искусственное загорелое лицо, на котором после скальпеля хирурга не было видно ни одной линии, которые оставляет жизнь — были слишком отталкивающи, чтобы представить их обладательницу в интимной ситуации, если, конечно, вы не из садомазохисткой команды.
У пуделя, которого нес мужчина, язык высовывался наружу, так он был счастлив. Пудель придавал кислому выражению его лица некое трогательное выражение беззащитности. По обыкновению, Осано сделал вид, что не замечает их, хотя взгляды, которые они бросали в его сторону, говорили, что они узнали его. Возможно, видели по ТВ. Осано сотни раз выступал по телевидению и всегда вызывал к себе интерес чем-нибудь совершенно дурацким, что мешало восприятию его гораздо более сложной натуры.
Пара заказала напитки. Женщина что-то сказала мужчине, и он послушно опустил пуделя на пол. Пудель сначала сидел рядышком, потом немного отошел, обнюхивая каждого пассажира и каждое кресло. Я знал, что Осано терпеть не может животных, но он, казалось, не обратил внимания на пуделя, обнюхивавшего его ногу. Он продолжал разговаривать с сердечницей. Сердечница нагнулась, чтобы поправить розовую ленточку на шее пуделя, и чтобы пудель лизнул своим розовым язычком ее руку. Я никогда не понимал любителей животных, но, что любопытно, в этом пуделе была даже какая-то сексуальность. Что, интересно, у этой пары со скучными лицами бывает наедине? Пудель пробежался по салону, затем вернулся к хозяевам и сел возле ног женщины. Она надела темные очки, и это почему-то придало ей зловещий вид. Когда стюардесса принесла напитки, женщина что-то сказала ей, и та посмотрела на нее с изумлением.
Думаю, как раз в этот момент я почувствовал неладное. Осано уже был изрядно навеселе. Ему было паршиво от того, что он заперт в самолете, он досадовал, что не удается отвязаться от женщины, от которой он ничего не хотел. А думал он на самом деле о том, как бы оказаться вместе со стюардессой в туалете и задать ей молниеносную и жестокую вздрючку. Стюардесса подошла ко мне с моей выпивкой и, наклонившись, стала шептать мне на ухо. Я видел, что Осано начинает ревновать. Он подумал, что девушка специально лезет ко мне, чтобы уязвить его, и это было ударом по его славе большим, чем что-либо другое. Он мог простить, что девушке может больше нравиться молодой и красивый парень, но простить унижение своей славы не мог.
Но стюардесса прошептала мне нечто совершенно другого порядка. Она сказала:
— Вон та женщина хочет, чтобы я попросила господина Осано, чтобы он погасил свою сигару. Она говорит, что дым беспокоит ее собаку.
Бог ты мой! По правилам собаки здесь вообще не должно быть. Ей полагалось сидеть в своем ящике. Все об этом знали. Девушка встревоженно прошептала:
— Что мне делать-то?
В том, что случилось далее, была, видимо, часть и моей вины. Я знал, что Осано мог взбеситься в любой момент, и то, что сейчас момент для этого самый подходящий. Но мне всегда было любопытно наблюдать за реакцией людей. Мне хотелось посмотреть, хватит ли у стюардессы самообладания попросить такого человека как Осано потушить свою любимую гаванскую сигару из-за какой-то вонючей собаки. К тому же Осано ведь заплатил за первый класс как раз, чтобы иметь возможность выкурить ее здесь. Мне также хотелось посмотреть, как Осано поставит на место эту мерзопакостную бабенку с каменным лицом. Я свою сигару выкинул бы, да и дело с концом. Но я знал Осано. Он скорее угробит самолет со всеми пассажирами, чем спустит этой бабе.
Стюардесса ждала, что я отвечу. Я пожал плечами.
— Делайте то, что входит в ваши обязанности.
Это был, конечно, злонамеренный ответ. Думаю, стюардесса считала так же. А может быть, ей просто хотелось унизить Осано потому, что он больше не обращал на нее внимания. Или, возможно, она чисто по-детски выбрала наиболее, по ее мнению, простой выход из положения. Если не знать Осано, можно было подумать, что с ним договориться легче, чем с той стервозной дамой.
Да уж, все мы совершили непростительную ошибку. Стюардесса встала рядом с Осано и сказала:
— Сэр, не могли бы вы погасить вашу сигару? Вот та леди говорит, что дым доставляет неудобство ее собаке.
Пронзительно зеленые глаза Осано стали холодными как лед. Он посмотрел на стюардессу долгим жестким взглядом.
— Повторите это еще раз, пожалуйста, — попросил он.
В этот момент я был готов выскочить из самолета. В лицо Осано постепенно проникала маниакальная ярость. Женщина неприязненно смотрела на Осано. Ей до смерти хотелось поскандалить, настоящей драчки. Ее муж повернулся к окну и стал изучать бесконечный горизонт. По-видимому, сцена была привычной для него, и он не сомневался, что жена выиграет схватку. Он даже слегка улыбался с удовлетворением. И только славненькому пуделю было не по себе. Ему не хватало воздуха, и он издавал негромкие икающие звуки. В самолете было накурено, но дым шел не от одной лишь сигары Осано, почти у всех в руках дымились сигареты. Можно было подумать, что владельцы пуделя сейчас всех заставят прекратить курение.
Стюардесса, увидев лицо Осано, перепугалась — она, будто в столбняке, не могла говорить. Но женщина не испугалась. Видно было, что она испытывает удовольствие, глядя на искаженное маниакально-яростное лицо Осано. Также ясно было, что никогда в жизни никто не давал ей по зубам. Мысль об этом просто не приходила ей в голову. Так что она даже придвинулась к Осано, чтобы говорить с ним, и лицо ее оказалось в пределах досягаемости. Мне захотелось зажмуриться. Собственно говоря, я и зажмурился, на долю секунды, и услышал, как женщина культурно и очень ровным голосом сказала Осано:
— Ваша сигара очень беспокоит мою собаку. Будьте так любезны, прекратите курить.
В словах было достаточно хамства, но тон, каким они были сказаны, оскорблял помимо всяких слов. Я видел, что она ждет перебранки по поводу того, что собакам вообще не место в салоне отдыха, но что курить здесь как раз можно. Она прекрасно понимала, что, скажи она, что дым беспокоит лично ее, Осано бы потушил сигару. Но она хотела, чтобы Осано прекратил курить ради собаки. Она хотела скандала.
Осано понял все это мгновенно. И, думаю, именно это и привело его в бешенство. Я видел, как на лице его появилась улыбка, улыбка, которую можно было бы назвать бесконечно обворожительной — если бы не эти безумные холодные зеленые глаза.