Пустая гора. Сказание о Счастливой деревне
Шрифт:
– Запомни, нельзя повторять за другими, ты не должен плохо говорить о своей матери.
Если бы дождь не утих в эту секунду, то Гэла не смог бы расслышать этих слов.
Сердце Гэлы тоже смягчилось, он сказал:
– Дядя, отпусти меня.
– Ты запомнил, что я сказал?
– Я запомнил.
Только тогда Эньбо опустил его. Через быстро редеющие струи дождя он внимательно посмотрел на Сандан. Сандан застонала, припала к дверной раме и, обмякнув, соскользнула вниз, уселась на порог. Эньбо раскрыл широкую ладонь, провёл по макушке, стряхивая дождевую воду, развернулся и ушёл.
Дождь прекратился как по волшебству,
– Ты видел?
– Там правда драгоценности?
– Они настоящие?
Только его жена говорила не так как все:
– Ты трогал её вещи? Дай посмотрю на твои руки.
Эньбо дал ей посмотреть со всех сторон свои руки, улыбался и не отвечал. Его взгляд был устремлён вверх, выше голов, на другую сторону площади, но он туда смотрел не на Сандан, его глаза смотрели чуть выше, в сторону вечных снегов Аутапи, там, на только что отмытой бирюзовой синеве горы сомкнулась, словно многоцветный пояс, яркая радуга.
Люди не смотрели на радугу, они даже не заметили, что Эньбо смотрит на радугу, а продолжали настойчиво спрашивать:
– Так ты видел?
– Правда, что там драгоценности? И много?
– Они все настоящие?
Эньбо вполголоса отвечал:
– Да-да, очень много, у этой женщины очень много драгоценностей.
– Красивые?
– Очень красивые?
Эньбо отвёл наконец глаза от радуги и сказал:
– Да, очень красивые, ещё красивее, чем эта радуга.
Тут люди засомневались, все повернулись к Цзянцунь Гунбу:
– Уважаемый лама, у этой женщины действительно есть драгоценности, это большая проблема.
Удерживая улыбку, лама отвечал:
– Если где-то собрано в одном месте много драгоценностей, это значит, что небеса ещё не оставили это место.
– Но ведь… но ведь…
– Но ты всё-таки придумай что-нибудь, не надо, чтобы у нас снова была глазная болезнь…
– Врач вашу болезнь уже вылечил.
– Но может опять появиться…
Цзянцунь Гунбу пришлось взять кусок жёлтой ткани, которой раньше была обёрнута священная книга, сказать, что если сшить из неё чехол и мешочек Сандан будет внутри, то бояться нечего.
– Конечно, – сказал он, – если кто и вправду захочет это взять, откроет мешочек, то я тогда ни за что ручаться не берусь.
Все сказали, что никто не осмелится хватать руками то, чего не видно глазами. Цзянцунь Гунбу снова сказал:
– Но всё-таки: глазами не видно, а кто поручится, что не будут думать об этом?
Все опять стали спрашивать, как с этим быть.
Цзянцунь Гунбу тогда с торжественным, серьёзным видом сказал:
– Если много об этом думать, тогда, возможно, могут появиться болячки во рту.
И все благоговейно выдохнули:
– О небо!..
8
Этот год, когда Гэла с матерью вернулись, вошёл в историю Счастливой деревни как самый примечательный.
В передаваемой людьми изустно истории Счастливой деревни этот год получил название «тот год, когда построили дорогу». Были и такие, которые называли этот год «годом автомобиля». Но всё-таки более точным было то, что построили дорогу. Потому что в этот год, начиная с весны, постоянно доносились раскатистые взрывы – пробивали горы. Самую простую дорогу давно вели от главной ветки шоссе, обозначенного на карте как «шоссе Чэн-А», просто надо было немного продлить её, чтобы дотянуть до Счастливой деревни. Тянули до зимы, когда приехал по ней первый грузовик. Если всерьёз
Взрывы становились всё ближе и ближе, и жители Счастливой деревни становились всё возбуждённее, как будто каждый теперь, начиная с этого момента, станет ездить на машине, как будто сразу, как только приедет машина, так немедленно наступит уже объявленный им невиданный поворот в их судьбе, перевернутся земля и небо, и для всех действительно настанет новая эра счастливой жизни.
Похоже, всё-таки надо здесь будет для начала рассказать о географии Счастливой деревни.
Граничащих с Счастливой деревней посёлков два. В тридцати километрах есть посёлок Шуацзинсы, принадлежащий другому уезду. Местечко Сомо, где расположилась народная коммуна, к которой относится Счастливая деревня, от неё в пятидесяти километрах. Люди из Счастливой деревни чаще ходят в Шуацзинсы, не только потому что ближе, но ещё и потому, что это посёлок большой, храм, куда в прошлом ходили люди Счастливой деревни, тоже был рядом с этим посёлком. Шоссе, идущее вдоль большой реки, связывает эти два посёлка, но, чтобы из Счастливой деревни идти в эти два места, надо сначала вдоль протекающей через Счастливую деревню реки по течению добраться до места слияния рек, а потом выйти на шоссе и повернуть на северо-запад или на юго-восток, в один из посёлков.
Теперь от шоссе вдоль реки делают ответвление, которое с каждым днём всё ближе и ближе подходит к Счастливой деревне.
Рушат горы, гулко раскатываются взрывы, на фоне чистого ясного неба вверх один за другим поднимаются толстые столбы пыли; сельские жители, звери в горах выбегают посмотреть на эти поднимающиеся и опадающие клубы пыли.
Когда это всё происходит, то обезьяны, горные и водяные олени, дикие свиньи, горные козлы, а иногда даже медведи и волки, услышав громы взрывов, выбираются из своих убежищ в густом лесу, бегут на редколесье на верхушке горы и оттуда вниз смотрят на странные дела, которые творятся внизу. Обезьяны забираются на верхушки деревьев, треплют свои уши и в замешательстве теребят щёки, олени на далёких лугах вытягивают свои длинные шеи, медведи как всегда лениво взирают на всё свысока, развалившись на каком-нибудь высоком утёсе.
Если даже чуткие дикие звери настолько любопытны и возбуждены, то совершенно логичны и обоснованны приподнятый настрой и возбуждение у людей.
Потому что людям постоянно говорили, что каждое новое – это гарантия и предвестник новой счастливой жизни; когда образовывали народную коммуну, людям так говорили.
Когда первая большая телега на резиновых шинах приехала на сельскую площадь, людям так говорили. Когда молодой ханец, учитель, приехал на телеге в деревню, когда появилась в деревне первая начальная школа, людям тоже так говорили. Когда первую телефонную линию провели в деревню, людям тоже так говорили.
Телефонная линия очень длинная, телефонный аппарат только один, установили его в доме у секретаря партийной ячейки, совсем как будду в прошлые времена ставили в монастыре; чёрный аппарат накрыли тёмно-красным бархатом, секретарь ячейки повесил на себя трубку: когда надо воспользоваться, только тогда подсоединял. Уже два года как установили аппарат. Никто из сельчан им не пользовался. У сельских простых жителей нет таких новостей, которые надо передавать в уши другим, у которых есть аппараты. Их новости без аппаратов передаются в людской толпе.