Пустенье
Шрифт:
– Пойдем отсюда скорее, – Филатов схватил оцепеневшего дуэнерга за плечи и встряхнул его, – Севка, этого всего не было. Это в твоей голове. Он воздействует на наше сознание. Побежали.
– У нее удивительные глаза… И татуировка на лице, – Санаев напоминал сомнамбулу, – помнишь, Данилыч говорил о знаках Зеды? Может, это они?
– Пойдем, пойдем, сейчас здесь все взлетит к чертовой матери, – Филатов потащил дуэнерга к выходу, – Сева, это – гипноз. О чем ты говоришь? Какие татуировки?
– Я где-то читал: у скифов были такие воины, которые наносили себе на лицо татуировки, посвящая себя родовому отмщению. Она…
Филатов несильно ударил Санаева по щеке. Тот качнулся и, видимо, пришел в себя. Во всяком случае, его движения стали более
– Господи, как все глупо… Такая красотища канет в Лету… – Филатов смотрел последний раз на настенную мозаику, словно насыщая напоследок глаза созерцанием зала. Взгляд же Санаева был прикован к Пятну, которое в рассеянном свете лампад четко выделялось на фоне пола. Было сложно понять, пытался ли он представить, как глубоко вниз ведет тоннель, скрытый за этими Воротами, или вспоминал таинственную незнакомку, стоявшую на этом Пятне и исчезнувшую в сумраке тайшинского святилища. Через несколько секунд зал опустел.
Чох двигался по темным коридорам своей подземной империи, не прибегая к осветительным приборам. Он и так прекрасно видел в темноте, чувствовал малейшие нюансы мира, погруженного во тьму. Он знал здесь каждый уголок, каждый тоннель, каждую лазейку в этом мрачном царстве. За то время, которое он провел рядом с Герпадом, он досконально изучил этот причудливый мир подземных нор. Иногда ради охотничьего азарта он выслеживал и ловил голыми руками толстых крыс, снующих по своим секретным ходам. Иногда он крался бесплотным призраком позади диггеров, изредка забредающих в эти края. А один раз он встретил здесь даже пятерых сатанистов, облюбовавших в качестве ритуального зала оставшийся после затопления водой, а потому заброшенный, старозаводской склад. Вода впоследствии ушла, оставив после себя значительную подземную нишу, в которой и расположились барнаульские адепты Черного Знания. Чох приходил сюда во время их месс и наблюдал из темноты за ритуалом жертвоприношения собак и совокуплением, совершаемым при свете больших красных свечей. Сначала это его забавляло, а потом он устроил самый значительный пир за все время своего пребывания в Барнауле. Он появился перед парализованными ужасом жрецами и жрицами подобно самому Сатане – быстрый и стремительный ангел смерти, вышедший из адовых глубин. Четверых он убил сразу и тут же освежевал, приводя в действие мистический механизм Зеды, питаемый некротическими ритуалами, кровью и агонией жертв. Пятого чернокнижника, молодую, но уже безнадежно испорченную наркотиками девушку, Чох утащил в Герпад, где провел ее по всем кругам ада и иллюзий, сплетенных из энергии Зеды подобно паутине. Но эти сатанисты были, скорее всего, просто любителями, начитавшимися книжек, рафинированной молодежью, одуревшей от самолюбия, ненависти и максимализма, так свойственного молодежному безрассудству. В них не было той мощи и энергетики, которую Чох ожидал встретить в истинных служителях Черного Культа. Но и этой энергии ему хватило, чтобы заглянуть за порог серебряной заплатки, скрывающей подобно заслонке печи закрытое за гранью привычного мира. В эти моменты Чох ощущал себя древним героем, вершившим судьбы мира и открывающим темницу, в которой заточен истинный Король.
Когда-то здесь были тайшины. Чоха передернуло от одного упоминания этого ненавистного названия. Но они ушли, трусливо убежали в свои непроходимые горы, надеясь отсидеться там, бросив свои охранительные рубежи и оставив вершить историю существам, которым по праву принадлежит эта планета.
Сейчас сюда опять пришли чужаки. Нужно срочно решить эту проблему. Азия… Дочка… Чох чувствовал ее присутствие где-то поблизости. Это ощущение позволяло ему приглушить в себе боль от ран, полученных в этой проклятой деревне. Коридоры сменялись на узкие лазы, но Чох не останавливался. Он проскальзывал даже в самые неудобные ходы, словно и в самом деле был хозяином этого подземного мирка, призраком давно усопшего для мира людей существа.
Филатов шел по коридорам, надев на голову громоздкий прибор ночного видения, и теперь для него все было окрашено в мягкий зеленоватый цвет, чередующийся черными контрастными линиями подобно графике, отчетливо прорисовывающей детали окружающего интерьера.
Санаев шел сзади, светя себе под ноги тускнеющим фонарем: аккумулятор стал разряжаться от длительного использования и теперь его света хватало только на освещение пространства под ногами.
Дуэнерг непрестанно что-то бормотал себе под нос, и Филатов, машинально прислушивающийся к его громкому шепоту, слышал только обрывки фраз:
– Это она, слышь, Виталий… Ведьма… Жить, говорит, хочешь… Знаки… Зедарка. .
Коридор сузился, и беглецы вышли в соединительный узел, откуда тянулись параллельно друг другу два узких тоннельных штрека. По одному из них они должны были выйти в систему канализационного коллектора. Филатов решительно свернул направо, он помнил этот путь не рассудком, а мышечной памятью, которая сама направляла тело в необходимом направлении. Сделав еще несколько шагов вперед, он вдруг остановился. Легкое ощущение опасности мелькнуло на периферии сознания тревожным маячком. Бормотание. Оно стихло. Санаев замолчал. Филатов стремительно обернулся, вытянув перед собой пистолет. Дуэнерга рядом не было.
– Черт, – в сердцах бросил Виталий и метнулся назад, понимая, что он теряет драгоценные минуты. Он мог разминуться с Санаевым только на перекрестке тоннелей.
В узком пространстве развилки дуэнерга тоже не было. Это могло означать только одно – он вернулся в зал. Что толкнуло его на этот поступок, Филатов не знал: заворожила ли его эта мифическая зедарка или это было очередной проделкой ее дьявольского палы? В любом случае возвращаться назад было бессмысленно – у него даже не хватило бы времени вернуться и выключить таймер. А до люков оставалось всего несколько десятков метров хитросплетенных ходов.
– Черт! – повторил он и растерянно замер на месте, не зная, что делать дальше. Рация! Он стремительно потянулся к пеналу радиопередатчика.
– Сева! Прием! Сева, ты где?
В ответ раздалось лишь раздраженное шипение. И тут же взволнованный голос:
– Ребята! Наконец-то! Вы где? Сева! Виталий! – передатчик Анны преодолел изоляционный потолок, что означало, что Филатов был очень близко от выхода.
– Анна, это Виталий. У нас ЧП! Сева пропал.
– Как пропал? Что ты говоришь? Как пропал? – взвинченный голос девушки неприятно ударил по натянутым нервам.
– Я его найду. Не переживай. Жди, мы скоро будем. Все, конец связи. Он замолчал и выключил передатчик: рассчитывать, что ответит Санаев, уже, по всей видимости, не приходилось, а слушать истеричные крики Арамовой ему не хотелось.
– Эх, Сева, Сева, – пробормотал Филатов устало и, зло сплюнув себе под ноги, побежал в обратном направлении, туда, где отсчитывала время до взрыва тротиловая закладка. Но к его изумлению, коридора, откуда он вышел несколько минут назад, не было – дорогу перегородила гладкая бетонная стена. Виталий растерянно потрогал ее рукой и тряхнул головой, словно сбрасывая наваждение. Этого просто не могло быть, он осмотрелся, подумав, что просто ошибся направлением, но все было по-прежнему, вот только вместо коридора темнела эта монолитная плита, закрывающая ему дорогу к Герпаду.
– С ума сойти можно… – пробурчал растерянно Филатов, чувствуя, как действительно зыбким и нереальным становится его восприятие. – Это что же делается, а? Шизофрения, блин.
И тут он вспомнил: точно такое же липкое и тягучее ощущение нереальности было у него, когда их атаковал зедарк. Так вот в чем дело. Зеда. Магия, навевающая иллюзию.
– Эй ты, ублюдок! – закричал Филатов, и эхо его слов улетело в черноту подземелья, утонув там в тишине, господствующей повсюду. – Иди сюда! Ты! Если ты воин, давай сразимся как воины!