Пустое зеркало
Шрифт:
До торгового дома «Брайтштайн и сыновья» надо было пройти всего два квартала. Это заняло несколько минут. В прошлый раз у здания стоял под погрузкой фургон, у которого суетились торговые агенты. А теперь их встретила странная тишина. Место секретарши за столом перед кабинетом Брайтштайна пустовало.
Они обнаружили ее в кабинете, где она, заплаканная, расставляла букеты с траурными лентами.
Гросс и Вертен переглянулись.
— Извините
В ответ молодая секретарша залилась слезами.
— Вы что, ничего не знаете, господа?
— О чем?
— Герр директор Брайтштайн погиб. Вчера. — Она разрыдалась, но затем взяла себя в руки. — Несчастный случай на охоте. В Штирии, где он всегда проводит отпуск. Боже, что с нами теперь будет?
Гросс начал обходить кабинет.
— Сегодня сюда кто-нибудь заходил?
— Нет, — ответила секретарша, всхлипнув. — Только я вот, расставляю цветы.
— А кто принес цветы?
— Посыльный.
— Он оставил их в приемной или занес сюда?
— Сюда. — Она снова всхлипнула.
— Пожалуйста, фрейлейн, напрягите память. Это важно. Вспомните, как выглядел этот человек.
Она закусила губу, промокая платочком глаза.
— Как всякий посыльный.
— Он был высокий? — спросил Гросс.
— Да.
— У него были какие-нибудь особые приметы?
— Я вас не понимаю, господин. Что за приметы?
— Ну, например, шрам.
— О да. У него был шрам, я это заметила. — Она провела пальцем по горлу. — Где-то здесь.
Гросс подошел к фотографиям на стене.
— Видите, Вертен? Одна фотография отсутствует.
Действительно, на стене среди рамок был заметен светлый прямоугольник.
— В прошлый раз, когда мы сюда приходили поговорить с Брайтштайном, — сказал Вертен, — я рассматривал эту фотографию. И один из снявшихся на ней показался мне знакомым.
— Что за человек?
Вертен вздохнул.
— Понятия не имею, Гросс. Это было так, мимолетное впечатление. Я стоял довольно далеко и не мог как следует разглядеть фотографию. Помню только, что на нем была охотничья шляпа. И не лицо мне показалось знакомым, а манера держаться.
— Подумайте, дружище.
— Бесполезно, Гросс. Ничего не приходит в голову.
— Вы из полиции, господа? — спросила секретарша, о присутствии которой они забыли, сосредоточившись на исчезнувшей фотографии.
Гросс повернулся к ней.
— Нет, фрейлейн. Мы клиенты герра Брайтштайна, упокой Господи его душу. Прощайте.
На улице Гросс сжал руку Вертена.
— Подумайте, может быть, на фотографии был Франц Фердинанд? Ведь он заядлый охотник.
— Не знаю, Гросс. — Расстроенный Вертен покачал головой. — Вы думаете, это важно?
— Я думаю, герра Брайтштайна убили по этой причине.
В квартиру Вертена они вернулись в середине дня и сразу попали в объятия Густава Климта. Тут же стоял Крафт-Эбинг — он был счастлив увидеть их живыми и невредимыми.
— Мы не знали, что и думать, — проговорил художник, наконец отпуская Вертена и Гросса.
Под «мы» он, разумеется, имел в виду свое трио головорезов. Они тоже присутствовали, но выходить из-за стола не стали, поглощенные обедом, которым их потчевала фрау Блачки. Ощутив запах тушеной говядины с хреном, Вертен неожиданно осознал, что они с Гроссом после завтрака в Нижнем Бельведере ничего не ели.
Радостная фрау Блачки немедленно усадила их за стол, и они присоединились к трапезе с огромным аппетитом. Крафт-Эбинг поспешно откланялся и ушел, даже не спросив, что с ними случилось прошлой ночью. Он понимал, что сейчас они рассказать ничего не могут.
После обеда телохранители сразу ушли. Вертен, Гросс и Климт направились в кабинет обсудить дальнейшие действия, когда в дверь позвонили. Художник пошел открыть, остановив фрау Блачки.
Это была телеграмма из Женевы.
— Ага! — воскликнул криминалист, быстро ознакомившись с ее содержанием. — Я так и думал.
Он протянул телеграмму Вертену.
Планнер был немногословен. Телеграмма состояла всего из двух слов: «На шее».
Глава двадцать третья
Часы показывали половину десятого утра. В это время большинство уважающих себя венцев садились за второй завтрак, состоящий из колбасы с белой булочкой из дрожжевого теста и бокала кислого белого вина. А Вертен и Гросс только приступили к первому завтраку. Вчера они засиделись допоздна. Климта уговорили уйти домой только в полночь — убедили его, что пара пистолетов и крепкая дверь здесь надежно их защищают.
— Эрцгерцог теперь уже вне всяких подозрений, — сказал Вертен, намазывая свежий рогалик маслом.
В ответ Гросс неопределенно хмыкнул и перелистнул страницу утреннего выпуска «Нойе фрайе прессе».
— Это означает ваше согласие, Гросс, или вам просто наскучил разговор?
— Хм-м…
— Черт возьми, Гросс, почему вы молчите? Шрам на шее «кучера» означает, что Франц Фердинанд к убийству императрицы не причастен.
Гросс отложил газету.
— Мы это обсудили, мой друг. Вчера. Точнее, сегодня, где-то в начале первого ночи.
— Но можно продолжить обсуждение.