Пустошь 1 (1)
Шрифт:
Изабелль, слегка прищурясь, соскребала с рыбы жёсткую чешую. Не отвлекаясь на эти уже давно привычные действия, она думала о своём. Славек, с недавнего времени хмурый и неразговорчивый, снова молчал. На зубах тихонько скрипел песок.
Рыба выскользнула из её рук, больно оцарапав чешуинкой палец. Изабелль по инерции сунула его в рот, но тут же быстро вынула оттуда, поморщившись от мерзкого привкуса, приподняла над головой, останавливая кровь. Несколько растерянно оглянулась по сторонам, и, чтобы заполнить пробел, возникший в привычном алгоритме, обратилась к сыну.
– Славушка, почему ты такой хмурый с утра?
– Всё нормально, – Славек чувствовал ненужность только начинающегося разговора
– Что ты будешь сегодня делать? – Изабелль всё держала палец над головой.
– Погуляю.
– Хорошо, но, дорогой, не уходи далеко. Мари сказала, что в Пустошь пришли какие-то чужаки. Пришельцы всегда опасны. – Изабелль снова занялась недочишенной ещё рыбой, пробормотав себе под нос. – Особенно те, которые приходят, а после и уходят, ни слова не сказав.
Последняя фраза неприятно прошлась по размеренно-раздраженному мышлению Славека. В течение всех его лет мать губила себя и свой образ в глазах своего ребёнка всеми этими вздохами, замечаниями, сказанными полушёпотом, опустошённо-уставшим видом и огородными танцами.
Славек сжал кулаки от злости на эту добровольную беспомощность. Он вжался в стул, чтобы не наделать глупостей, не сорваться и не сбежать из этого тухлого убежища. Но Изабелла опять вздохнула, по привычке стараясь прятать этот вздох, и именно эта постоянная боязнь чего-то такого, что даже вздохнуть спокойно не можешь, вывела Славека из себя окончательно. Он вскочил со стула и бессловно вышел в дверь.
Славек был зол как никогда. Махнув рукой немногочисленным приятелям, которые уже собирались, чтобы идти на озеро, он прошагал дальше. Он шёл не останавливаясь, без конца вспоминая и перемалывая мельчайшие детали сегодняшнего разговора, да и всех прочих разговоров, которые без конца сопровождались вздохами, вздохами, вздохами… Почему его мать не Мари? Уж она бы точно не стала так себя вести. Чтобы тихо страдать из-за какого-то пересушенного сморчка, интересующегося лишь глупыми статуями? Нет, Славек даже представить не мог, чтобы такое случилось с Мари. Но с другой стороны, было очень даже славно, что Мари – не его мать. Иначе ему уже давно надо было калёным железом выжечь тестикулы. Ведь всё орудие заодно с ними приподнималось от её прикосновений. Но жаль, что это случалось так редко. Ведь Мари постоянно была занята то одним, то другим. Конечно, она отдавала предпочтение кому-то постарше, чем Славек. Поэтому Славеку мало что перепадало. Тем более он был сыном её подруги. Мари, как могла, пыталась соблюсти приличия. То есть блюсти их совместно с неприличиями. Что получалось у неё до такой степени здорово, что многие приходили посмотреть. И даже пытались перенять опыт, но это был талант от природы.
Злость до такой степени переполняла Славека, что он даже начал светиться неприятным желтоватым светом, различаемым в тени Самого Большого Бархана. Но Самый Большой Бархан находился очень далеко, поэтому ещё неизвестно, испускал ли Славек свет или нет. Он шёл, старательно не различая дороги, чтобы наткнуться на какую-нибудь неприятность назло Изабелли. Внезапно он понял, чтo из всего гадкого, что можно сделать, нужно сделать сейчас. Нужно попросту отправиться в лагерь «из-подов». Дальше этого мысль не шла, весь остальной мозг был занят злостью, там не осталось места для продумывания последствий. Чем дальше Славек думал, тем ужасней казалась ему его мать и вся его жизнь в целом. Славек даже испытывал своего рода удовлетворение от того, что в дальнейших его планах намечена гадость. И он даже расстроился бы, если бы сейчас его нагнала Изабелль, и пришлось бы мириться.
Тут из-за очередного бархана показались палатки.
Бэстия потянулась всем телом и почти придавила Пэ О’Двохха, лежащего рядом. Потянувшись, она бодро вскочила с кровати и начала разминать затёкшие коленные чашечки. Почти всю ночь она простояла на коленях и локтях, было неприятно смотреть на старающегося удовлетворить её новоявленного экономиста. Тем более, чтобы дотянуться, ему приходилось вставать в полный рост, и это задевало самолюбие Бэстии.
Проснувшийся О’Двохх стыдливо натянул одеяло до подбородка. Но это всё равно не скрыло того факта, что это был никто иной как Свист, проникший на «вражескую» территорию. Ради будущего постапокалиптической цивилизации ему пришлось пожертвовать собственным телом и поступиться предпочтениями. Более об этих предпочтениях не стоит. Не из правил приличия, а лишь по той причине, что это одна из скучных историй его семьи, и она лишь станет тем куском, который обычно пропускают наравне с тавтологическим описанием природы.
Ополоснувшись в походном душе, Бэстия натянула шорты и рубаху. Обнаружив в кармане шорт платок, она вытерла поверхность за ушами, и присела к столу. На столе лежала папка, изучение которой Бэстия отложила на момент, который должен был подойти ровно через пятнадцать секунд. Эти пятнадцать секунд она употребила на дыхательную гимнастику для лучшей работы мозга, после чего приступила к делам. Она как обычно погрузилась в работу с головой, поэтому до поры до времени не обращала внимания на Свиста, который боязливо вылез из-под одеяла и начал собирать свою одежду. Тут он замер, застигнутый мыслью, какой из вариантов наиболее подошёл бы к данной ситуации: остаться и не разрушать образ старательного сотрудника или же бежать со всех ног отмываться от этой женской грязи и искать другие пути проникновения в лагерь. Внезапно его взгляд тяжело упал на зеркало, и он брезгливо поморщился. Впрочем, в своей реакции на это зеркало он не отличился от прочих.
– Господин О’Двохх, вы готовы к работе? Подойдите сюда, мне неясны некоторые нюансы в ваших документах.
Свист поковырял в носу (естественно, чтобы защитить себя от заклятья паралича и слабоумия, которые, как известно, не лечатся) и осторожно подошёл.
– Не жмись. Будешь делать всё правильно, сможешь остаться. А теперь иди сюда, будем разбираться в твоих обязанностях.
– Ах, дорогая Мари, если бы вы знали, как мне тяжело, – сетовала Изабелль своей подруге.
– Что тебя тревожит, расскажи, – Мари накручивала один из вьющихся локонов на палец, уже по привычке оттачивая приёмы соблазнения. Она пыталась не рассматривать Изабелль слишком пристально, чтобы опять не проникнуться к ней противной жалостью.
– Мой Славек совсем от рук отбился. Со мной почти не разговаривает, убегает посреди разговора, постоянно чем-то раздражён. Может быть, он говорил тебе что-нибудь? Ведь он считает тебя своей подругой, – Изабелль преданно посмотрела на Мари.
– Да, считает, – Мари сладко прищурилась при воспоминаниях о проявлениях этой дружбы.
– Так он тебе что-нибудь рассказывал? – требовательно переспросила Изабелль, немного озабоченная молчанием подруги.
– Нет-нет, – поспешно ответила Мари и запретила себе впредь замешкиваться.
– Ты знаешь, я думаю, что он хочет выбраться из Пустоши. Но билет на дирижабль стоит так дорого! Мне никогда в жизни не накопить на два билета! А ты же знаешь, как они поступают с безбилетниками…
Да, все помнили судьбу безбилетника Джонни, и никто не хотел её повторить. Женщины скорбно помолчали минуту.
– Что же делать? Я чувствую, что если я ничего не сделаю, Славек что-то натворит. Вот и сейчас он сбежал, не сказав ни слова, где то он сейчас бродит? Что придёт ему в голову? – Изабелль опустила плечи, грустно покачиваясь всем телом в такт своей печали.