Пустошь 1 (1)

Вступление.

Снова бреду по песку, натыкаясь на статуи этих девушек. Они стоят, подняв голову к небу, подставив лицо и расправленные ладони солнцу. Все одного цвета, лишь немногим отличающимся от цвета лежащего вокруг песка. То ли из глины, то ли из какой-то неизвестной породы камня. До изумления чётко прописанные черты лица и фигуры притягивают внимание. Внимание тех, кто видит эти статуи впервые, но таких здесь нет. Среди статуй стоят ещё столбы, сделанные из того же неизвестного материала. Никто не знает, сколько им лет, но все до единого выглядят так, будто с того момента, как их высекли и установили по всей пустыне, прошло не больше двух недель. Ни постоянно проносящиеся песчаные бури, ни беспрестанно палящее солнце ничего не сделали им за все столетия, что они здесь

Я обхожу их снова и снова, в надежде найти хоть какое-то изменение, хоть одну трещинку или осколок, но изо дня в день они всё такие же. Их загадка не под силу моему стареющему от здешних условий организму, а остальных она не интересует. И даже дети, играющие среди барханов и камней, воспринимают загадочные монументы лишь как ещё один источник игр, ни на минуту не задумываясь о том, что в их возникновении и самом пребывании среди этих песков есть величайшая тайна.

Много лет назад по приезде сюда силы энтузиазма наполняли меня. В первые годы благодаря им была составлена подробная карта местности, на которой крестиками отмечались фигуры каменных девушек, колечками – столбы, схематично обозначено поселение… а больше отмечать нечего. Сплошная пустошь. Сначала я хотел усмотреть в расположении скульптур и столбов какую-то закономерность, чёткую схему, план, подсказавший бы мне в каком направлении идти дальше. Но никакого плана не было. Статуи располагались в вольном порядке, никак не желая подходить ни под одну систему. Каждый день меня посещали догадки, рациональные и логичные или безумные и нелепые. Я подскакивал посреди сна, бросал обед, прерывал разговор и бежал, бежал в пустыню, дабы удостовериться, что может, на этот раз моя догадка верна, и восплыть в волнах эйфории. Но каждый раз я бежал напрасно. Взгляд девушек всё также безмолвно устремлялся вперёд и вверх, и мне казалось, что они смеются надо мной.

Своими планами по раскрытию тайны я не заразил никого. Конечно, как только я появился в этих краях, мной заинтересовались. Вежливо предложили и ночлег, и еду, а позднее и возможность всё это отработать. Постепенно я обзавёлся и маленьким жилищем, и минимально необходимым хозяйством. Все были приветливы и дружелюбны. За все года, что я провёл здесь, единственными драками и ссорами были драки и ссоры среди детей. Но дети дрались несерьёзно, через минуту уже забывая обо всех распрях и снова на всех парах мчась наперегонки. Люди держались друг за друга, никогда не позволяя себе такую роскошь, как раскол. В этом тихом бесконечном месте, широко растёкшемся по песку под тяжестью беспрерывно льющихся солнечных лучей, все люди были такие же тихие и бесконечные. Я провёл среди них много лет сознательной жизни, и в голову мою никогда не приходило даже и мысли о том, что что-то может измениться в их укладе.

Я уже давно растерял весь энтузиазм и ходил на ежедневные проверки уже скорее по привычке, нежели для того, чтобы всё-таки сделать открытие. Возможно, где-то в глубине души я и не хотел открытия, ведь тогда последовали бы незамедлительные изменения в моей размеренной жизни. Я был бы обязан снова рисовать схемы, бегать по песочным барханам, постоянно размышлять и делать пометки. А я уже слишком привык жить вечным ожиданием чуда, что, появись это чудо сейчас, я бы посчитал, что у меня отобрали мечту и смысл жизни. Поэтому каждый день я оставлял новую цепочку следов на неизменном песке.

Я размеренно обходил уже такие знакомые и родные изваяния, почти наслаждаясь их неизменностью, и увидел Это. Это было довольно-таки большой дырой в земле, рядом располагалась аккуратная кучка песка, присыпанная сверху чем-то более твёрдым и тёмным. Эта дыра безобразно нарушала всё спокойствие песчаной пустоши, гадким пятном выделяясь среди привычного пейзажа. Я внутренне передёрнулся. И всё ещё вздрагивая от внутренней дрожи, подошёл к дыре. Кто мог сделать это? За всё время я не встречал в этих местах ни одно крупное животное, способное вырыть такую большую яму, и ни одному человеку в голову ни разу не приходила мысль заняться чем-то подобным. Единственным человеком, на которого бы могли пасть подозрения в чём-то выходящем за рамки распланированной жизни, был я. И то, лет десять назад. Но я этого не делал. Когда-то я пытался сдвинуть скульптуры с места, поливать водой, засыпать песком, да и вообще производил нескончаемое количество действий с предметами моего исследования. Но это осталось далеко в прошлом, моя фантазия исчерпалась. Меня интересовали скульптуры и частично то, что располагалось вокруг них. Но по горизонтали. И никогда не приходило мне в голову заинтересоваться, что же хранит пустошь под собой. Да и что я мог там обнаружить? Но если я не интересовался вопросом наличия чего-то стоящего под песком, то кто-то сделал это за меня.

Я стоял у дыры и собирался с духом. Мало какое волнение посещало меня за последние десять лет – я совсем отвык волноваться, просто разучился это делать. А теперь забытое умение вновь нахлынуло, и я ощущал дрожь в коленях и лёгкое электрическое покалывание в кончиках пальцев. Наконец, я заставил себя перегнуться через край и взглянуть вглубь. Глубь ответила мне темнотой. Я продолжал вглядываться, волнуясь уже, что дыра могла оказаться просто обманом. Склонившись и опустив свою верхнюю половину поглубже, я погрузился коленями в тёплый песок. Солнце уже успело прогреть верхние слои воздуха в дыре, но на коже своего лица я вдруг почувствовало нечто такое, что давно не испытывал в мирном климате окрестностей. Это был холодок, тянущийся откуда-то снизу. Он мягко коснулся меня и продолжал холодить моё удивлённое лицо. В пустоши я никогда не мёрз. Я склонялся всё ниже и ниже, внимая холодку, пока мои щёки не заледенели. После медленно выпрямился и присел на колени у отверстия в песке, абсолютно ошеломлённый. В сердце моём возродилось всё то, что тихо спало много лет моего пребывания под покровом солнечных лучей пустоши. То, что я выбросил из памяти, только приехав сюда. Я огляделся вокруг. Этому песку я отдал большую часть своей жизни. Много лет неподвижной погони за зыбкими мечтаниями. Года тайны, которая так и не открылась передо мной ни на миллиметр. Я встал на ноги, отряхнул с коленей песок. Новым взглядом я обвёл стоящие повсюду изваяния. Я не постиг тайну, но теперь я знал, что мне надо делать. Я отвернулся от дыры и пошёл обратно по своим следам.

Глава 1.

– Всё меняется, всё меняется. Одни пришли, другие ушли. Что за нелепое мельтешение? Ох, времена.

– Что ты имеешь в виду, дорогая Мари?

– Ну ты слышала про этих-то? Которые якобы «из-под». Поговаривают, что именно из-за них ушёл Исследователь. А ведь никто и не думал, что он снова двинется в путь. В его-то возрасте. Он так стремился исследовать всё до конца, а тут вдруг сорвался и исчез. Ну никто не думал!

– Хе-хе, – за их спинами внезапно раздались хриплые смешки, и две женщины, увлёкшиеся разговором, подпрыгнули от неожиданности.

– Почему вы смеётесь, Моряк? – Мари спросила это только из вежливости, потому что только из вежливости этот хрип можно было назвать смехом.

– Хе-хе, – снова проскрипел Моряк. – Я всегда знал, что с ним что-то не чисто. Ходил всегда, вынюхивал, выспрашивал. Сразу было видно, что долго он не выдержит…

Мари усмехнулась:

– А двадцать лет – это не долго?

Старый Моряк замялся. Женщина была молодая и красивая, острая на язычок, и он приглядывался к ней уже с того момента, как ей стукнуло пятнадцать. Что ему двадцать лет? – как миг, но она не поймёт. Да и сможет ли понять, живя на свете всего тридцать?

Мари ещё раз усмехнулась, видя замешательство старого Моряка, и он почувствовал, как блаженное тепло разливается внизу его живота. Потому поспешил удалиться, так и не удостоив дерзкую Мари ответом.

Женщины разом хмыкнули и отвернулись от удаляющейся фигурки старика.

– Вот уж кто всё вынюхивает. Противный старикашка, – Мари скорчила гримасу.

– Да, прямо-таки ужом вьётся. И Исследователь всегда страдал от него. Хотя мне порой казалось, что он не замечает ничего вокруг.

Мари с сожалением взглянула на подругу. В отличие от Мари Изабелль была невзрачной, тусклой и так и не смогла зажечь ни одно сердце. И последние десять лет вокруг Исследователя вился отнюдь не старый Моряк. Но Исследователь и правда не замечал или не хотел замечать все старания Изабелли. Поэтому та тускнела ещё больше. Соломенные волосы всё больше выгорали, в белках больших глаз появлялось всё больше желтизны и красных прожилок от мелких песчинок, беспрерывно носящихся в воздухе. Весь вид Изабелль напоминал об отмирании клеток. Да и сейчас она тащила корзину с рыбой, согнувшись, превращаясь в сгорбленную пожилую женщину.