Пустошь
Шрифт:
Неожиданно Майкл ударил кулаком по рулю и выскочил в темноту. Нехотя скрипнула боковая дверь, потом послышались тихие ругательства.
Анна сидела, не шевелясь, и смотрела на необыкновенно большую луну.
Сзади что-то звякнуло.
Она медленно, словно сомнамбула, протянула руку к передней панели и взяла телефон. Он больше не звонил. На светящемся экране рядом с пиктограммой будильника мигали цифры «8:32 PM». Так же медленно она положила его в карман и снова застыла. Звуки: тихое позвякивание, бормотание,
Майкл обошел машину, открыл капот и стал что-то крутить в недрах двигателя.
Это просто дурной сон. Из открытой двери потянуло сухим холодом.
Он вернулся в кабину, вставил ключи в замок зажигания и повернул. Закрутился стартер. Двигатель захрипел, будто забился в агонии, и завелся. Притухшие огни фар стали ярче. Майкл откинулся на спинку кресла, достал сигарету и поджег ее от прикуривателя.
И снова весь мир наполнился молчанием и неподвижностью, только изредка мелькал крошечный огонек сигареты. Докурив, Майкл выбросил окурок в наступающую ночь.
— Мы заглохли, — сказала Анна. — Эта машина, эта твоя уникальная машина просто… Взяла… И заглохла.
Она всхлипнула.
— Как старый уличный хлам.
Майкл пропустил ее слова мимо ушей. Он повернулся.
— Какого хрена звонил этот телефон? Здесь нет связи! Почему он звонил?!
Впервые с момента аварии, Анна пошевелилась и посмотрела на него.
— Будильник, — сказала она.
— Что?
— Будильник. Звонил будильник.
— Будильник?
Пораженный до глубины души, Майкл замолчал. Будильник. После всего. Столько предосторожностей. Мелочей… Будильник.
— И какого хрена звонил будильник?
— Майкл…
— Зачем ты поставила этот чертов будильник?
— Майкл.
— Зачем? — он кричал.
Анна вздрогнула, будто ее ударили, и неожиданно тоже закричала, вцепившись руками в сидение.
— Я ошиблась! Ясно? Эти чертовы АМ и РМ! Я перепутала! Он должен был прозвонить в восемь утра!
— А он прозвонил сейчас!
— Да!
— Прекрасно! Отлично!
— Майкл!
— Черт!
Анна снова заговорила тихо.
— Майкл, это уже не важно.
— Прекрасно!
— Это все равно случилось бы!
— Черта с два!
— Дело не в…
Он развернулся к ней и глаза его горели.
— Я знал, что из-за тебя попаду в неприятности! Знал! Все время себе говорил об этом!
Он отвернулся.
— Дурак! Сентиментальный идиот! Связался с этой помешанной! Этой трусливой бабой! С…
Анна распахнула дверь и выскочила из машины.
— Эй, ты куда? Стой!
Майкл выбрался из машины и бросился вслед за ней. Анна быстро шла по шоссе, освещенная огнями «Сабурбана».
— Вернись!
— Я не хочу тебя видеть! Ты жалкий
— Черт, да постой же ты!
Анна не ответила.
Майкл остановился.
— Ты права, — сказал он.
Анна тоже остановилась и повернулась к нему.
— Это не важно, — сказала она. — Уже не важно.
Майкл медленно подошел к ней.
— Анна, прости.
Из ее глаз катились слезы.
— Прости, — повторил он. — Кажется, я испугался. Я наорал на тебя. Прости.
Она кивнула и попыталась улыбнуться.
— Что нам теперь делать, Майкл? Что нам делать?
Они вернулись в машину. Анна аккуратно закрыла за собой дверь и посмотрела на Майкла. Почувствовав ее взгляд, он быстро заговорил.
— Это топливный привод. Когда солдаты осматривали баки, мне пришлось отсоединить его. Наверное, я плохо укрепил шланги и, когда мы попали в яму, они выскочили.
Он замолчал.
— Майкл?
— Что?
— Это конец?
Он не ответил и переключил передачу. «Сабурбан» медленно покатился по дороге.
— Куда мы едем?
— Вперед.
Анна хотела что-то сказать, но промолчала. Где-то в груди, между ребрами, зашевелился холодный страх. Она еще не осознала случившееся. Пытаясь сохранить себя, сознание заперлось на замок и ждало. Вместо него из своих тайных нор выползли инстинкты и стали слушать, смотреть, оценивать — искать способ выжить.
Анна открыла окно.
— Очень воняет бензином.
Майкл кивнул.
— Скоро выветрится.
Он включил дополнительные фары.
«Сабурбан» достиг скорости тридцать пять миль в час и больше не разгонялся. Под колесами снова зазмеилась желтая разделительная полоса.
Они ехали молча, погруженные каждый в свои мысли. Движение было бессмысленным, но оба ухватились за него, как за спасительную веревку, которая позволяла отложить тот момент, когда придется осознать то, что с ними произошло. Они казались спокойными: не кричали и не бились в истерике, но оба чувствовали, что само их движение хуже всякой истерики. Это было сумасшествие — они не могли принять то, что случилось.
Большая яркая луна всходила перед ними и изливала свой свет на дорогу, тонкой черной линией разделявшую равнину. Черная земля, черное небо, а между ними — маленькая белая точка, пытающаяся разогнать мертвую темноту. Больше никакого движения. Чужой новый мир застыл, словно ожидая чего-то.
В холодном белом свете пейзаж превратился в гротеск. Все казалось вылитым из серого блестящего металла. Краски исчезли. Даже разделительная полоса, при свете солнца казавшаяся ярко-желтой, стала серой. Иногда она пропадала, потом появлялась вновь. Линии стали неровными и зазубренными, будто кто-то пытался стереть их ластиком.