Пустой Амулет
Шрифт:
Брукс зашел за мной рано утром. Трое бхиккус книжными сумками и зонтиками ожидали на улице. Они поймали такси, и, даже не договорившись о цене (рядовой гражданин старается выяснить сумму заранее), мы сели и ехали двадцать-тридцать минут, пока не добрались до автовокзала на северной окраине города.
То был приятный, старомодный открытый автобус. Он гремел каждой своей деталью, нас обдувал ветер с рисовых полей, и мы пытались поддержать натянутый разговор. Брукс в воодушевлении кричал мне:
— Смотри! Водные буйволы!
Чем дальше мы отъезжали от Бангкока, тем больше становилось животных, а возгласы
— Профессору Бруксу нравятся буйволы?
Я рассмеялся и ответил, что вряд ли.
— Тогда почему же…
Я сказал, что в американских полях нет буйволов и поэтому Бруксу интересно их здесь наблюдать. Храмов на просторе там тоже нет, продолжил я и добавил, вероятно, глупость:
— Он осматривает буйволов, а я — храмы.
Это развеселило Ямьёнга, и он потом весь день об этом вспоминал.
Дорога тянулась вперед — прямая, как линия в геометрии, — по ровной зеленой земле. С восточной стороны параллельно ей пролегал довольно широкий канал, заросший кое-где огромными розовыми лотосами. Местами цветы опали и остались лишь стручки с толстыми зелеными дисками — в их мякоть были как бы вкраплены округлые семена. На первой же остановке бхиккувышли. Они снова сели в автобус с мангустанами и лотосовыми стручками в руках и насильно раздали нам те и другие. Огромные семена торчали из волокнистых лотосовых блинов, словно из панчборда; на вкус они напоминали зеленый миндаль.
— Наверное, вам в диковинку? — с довольным видом спросил Ямьёнг.
Аюдхайя оказалась жаркой, пыльной и вытянутой; ее окрестности были усеяны развалинами, почти не заметными из-за растительности. На некотором расстоянии от города начинался широкий бульвар со скудно расставленными внушительными зданиями. Обрывался он так же резко, как и начинался. Разрушенные храмы из небольших красновато-коричневых кирпичей вырастали прямо из высоких кустов и казались, скорее, незавершенными, нежели поврежденными временем. Фасады отреставрировали раствором, отчего они покрылись жилками.
Последняя автобусная остановка находилась в двух-трех милях от центра Аюдхайи. Мы слезли на пыльную дорогу, и Брукс заявил:
— Первым делом нужно перекусить. Понимаешь, после полудня им нельзя есть ничего сытного.
— Не сразу после полудня, — сказал Ямьёнг. — Можно после часа или чуть позже.
— Даже так времени в обрез, — сказал я. — Уже четверть двенадцатого.
Но бхиккуне проголодались. Никто из них не был раньше в Аюдхайе, и поэтому они составили список достопримечательностей, которые хотели в первую очередь осмотреть. Поговорив с человеком, припарковавшим поблизости свой универсал, мы отправились к развалинам ступы,расположенной в нескольких милях к юго-западу. Она была построена на вершине высокого холма, куда мы взобрались не без труда, чтобы Брукс сфотографировал нас в разломе обветшалой внешней стены. Там воняло летучими мышами, обитающими в руинах.
Когда мы вернулись к автобусной остановке, тема еды всплыла вновь, но после экскурсии бхиккупришли в такое возбуждение, что не хотели тратить время ни на что другое, кроме достопримечательностей. Мы отправились в музей. Там было тихо: кхмерские головы и документы с надписями на пали. День становился тягостным. Я сказал себе, что знал об этом наперед.
Потом мы вошли в храм.
Мы выбрались в центр Аюдхайи немногим позже трех. Там было жарко и шумно; бхиккупонятия не имели, где искать ресторан, а спрашивать им не хотелось. Мы впятером бесцельно бродили. Я пришел к заключению, что ни Прасерт, ни Вичай не понимают разговорного английского, и серьезно обратился к Ямьёнгу:
— Нам нужно поесть.
Он сурово уставился на меня.
— Мы ищем, — ответил он.
В конце концов, мы отыскали китайский ресторан на углу главной улицы. За одним столом сидела шумливая компания тайцев, пивших меконг(который относят к виски, хотя вкус у него, как у дешевого рома), а другой занимала китайская семья. Они основательно подкреплялись, зарыв головы в миски с рисом. Это меня обрадовало: я ослаб и боялся услышать, что горячего здесь не подают.
Большое меню на английском, которое нам принесли, наверное, было отпечатано несколько десятилетий назад и с тех пор его раз в неделю протирали влажной тряпкой. Мое внимание привлекли несколько пунктов под заголовком «ФИРМЕННЫЕ БЛЮДА», но, пробежав весь список, я рассмеялся, а потом зачитал Бруксу вслух:
Жаренные акульи плавники с побегом боба
Куриные подбородки, фаршированные креветкой
Жареный рисовый трупиал
Креветочные шарики с зеленым кабачком
Свиные легкие с соленьями
Рубленый рисовый трупиал в портвейне
Рыбная голова с соевым творогом
Хотя наши друзья обычно не смеялись вместе с нами, я почувствовал, что сейчас они не просто не желают откликаться, а нарочно хмуро молчат.
Минуту спустя принесли три бутылки «пепси-колы» и поставили стол.
— Что вы будете? — спросил Брукс Ямьёнга.
— Спасибо, ничего, — безразлично ответил тот. — Нам уже на сегодня хватит.
— Это какой-то ужас! Вы хотите сказать, что никто не будет ничего есть?
— Вы и ваш друг съедите свою пищу, — сказал Ямьёнг. (Он чуть не сказал «корм».) Потом он, Прасерт и Вичай встали, взяв с собой бутылки «пепси», и сели за столик в другом конце зала. Время от времени Ямьёнг строго нам улыбался.
— Сколько можно на нас пялиться, — вполголоса произнес Брукс.