Пустой человек
Шрифт:
Доказательство. Не поспоришь. Он жив. И от этого становилось вовсе не по себе.
Клим поднялся на ноги, не глядя отряхнул от пыли испачканные штаны и закинул рюкзак за спину. Что хотел – то и доказал себе, молодец. Руку пощипывало, но и это скоро пройдёт. Какие–то пять тысяч вёдер – и золотой ключик у нас в кармане.
Где же ночь? Ведь это – не только холод. Это время прихода неясных теней. От них можно сбежать только в сон, под ватное одеяло временного небытия. В пустую черную пещеру, где мозг, обязанный крутить реальные и не очень фильмы, треща стареньким кинопроектором сознания, теперь почему–то ленится. Отлынивает. Сны пусты и прозрачны.
Климу показалось вдруг, что не было этой череды дней и ночей. Что всё это – одни и те же сутки, запущенные по кругу. Закольцованные, несмотря на разные города. На встречи. На людей. Сутки сурка, персональное предложение – и только для него.
Солнце мигнуло и погасло, не пройдя и трети пути от зенита к горизонту. От земли под ногами шла плотная волна жара, а вот ветер стих, словно умчался вслед за светилом.
– Пока не похолодало – спать! – уверенно сказал странник темноте. Она тоже была неразговорчива, как и солнце, но звук своего голоса радовал.
Пустынные пространства по обе стороны дороги начали оживать.
Тени, сперва почти бесплотные, похожие на игру темноты в уставших от света глазах. Вот они сплетаются, наливаются густой маслянистой тяжестью. Превращаются в червей – длинных, извивающихся между пучками травы, безглазо тыкающихся головами по сторонам. Несмотря на темноту, Клим видел их и раньше, видел и теперь. Бояться нечего – они не раз и не два доползали до него ночами. Ощущения как от касания туго надутых воздушных шариков, не больше.
Ничего страшного. Ничего.
– Не спать на дороге, я помню… – проворчал Клим, сходя на обочину и шагая по нетронутой глине пустоши.
Что–то заставляло его поступить именно так, он привык. Со свободой воли в этом месте были изрядные сложности: он волен идти, но пока не начнется ночь. Волен зайти во встреченные поселки и попросить воды или пищи, но – ненадолго.
Путь механического солдатика, у которого нет цели. Приходилось слушаться молчаливых команд.
Несмотря на чёрный, без единой звезды, купол неба и такую же землю под ногами, Клим видел, куда ступает. Куда идёт. Не приходилось даже присматриваться – всё различимо. Жар от глины под ногами заметно ослабел, скоро он сменится морозом. Таким, что птицы бы падали, замерзая в полёте, а выплеснутое ведро кипятка застыло бы иглами сосулек, не долетев до земли.
Дубак челендж детектед.
Только здесь ни птиц, ни ведра. Это почему–то и страшно, хотя он давал себе клятву не бояться.
Себе? Да кто его знает…
Впереди, впервые за все эти ночи (одну и ту же ночь?) показался свет. Еле заметные сполохи небольшого костра, разгоняющего тени. В ту сторону даже черви не ползли – это Клим заметил раньше, обходя их черные надутые тела.
Он пошёл быстрее.
Ещё быстрее, с трудом сдерживаясь, чтобы не побежать. Рваный ботинок то и дело цеплялся за пучки травы, рюкзак хлопал по спине, звенел карабин о кружку. Клим спешил: эта ночь явно что–то изменит. Или нет? Но – костёр. Тепло. Другой человек, встреченный не в этих картонных городках, а здесь, недалеко от дороги. Что–то треснуло в сутках сурка, нечто сломалось. Сейчас Клим был бы счастлив любым изменениям.
– Постойте! – хрипло каркнул он на ходу. Горло слиплось от пыли, потрескавшиеся губы еле шевелились.
Но кричал он напрасно: сидевший у костра человек и не думал никуда идти. Завернулся в плащ, поджав под себя ноги, и лениво шевелил в багровом глазе огня неведомо откуда взятым прутком. Не давал костру ни погаснуть, ни прогореть слишком быстро. Капюшон скрывал лицо, торчала только острая бородка.
– Стоять холодно, – негромко заметил тот. – Я лучше посижу.
Голос у него был старческий, надтреснутый. После каждой пары слов он делал еле заметную паузу, выравнивая дыхание.
Клим подошёл вплотную и остановился, глядя на огонь. Сидящий последний раз ткнул прутом и положил его на землю:
– Порядок. Теперь до утра догорит.
– А ты… А вы – кто? – спросил Клим. – Зачем здесь… У вас есть вода?
Человек засмеялся. Тихо, будто над своими мыслями, не стараясь обидеть собеседника.
– Я – садовник. У таких, как я, всегда найдётся вода, иначе какой в нас прок.
Он протянул руку в темноту, куда отблески пламени не добирались, и вытащил увесистую флягу – гораздо больше климовой. Литра на два.
– Держи. Пей. Грейся. Сегодня особенная ночь, ей надо насладиться сполна.
Клим не слушал. Он схватил флягу, свернул повисшую на цепочке крышку и пил. Не мог остановиться. Холод обнял его сзади чёрными крыльями, но страннику было не до того.
– Оставь немного, – лениво посоветовал садовник. – Тебе же и не хватит до утра.
Клим пробурчал что–то, не отрываясь от фляги. До утра… Жить нужно сейчас. Хотя старик и прав, надо, надо.
Но он так привык, что всё по–настоящему нужное ему скомандуют, что сам себе приказать он не мог.
– Отложи, говорю… Жертва пустыни, – повторил садовник.
Голос его был по–прежнему расслабленным, но прорезалась в глубине недовольная нотка. Клим опустил флягу, шумно, как лошадь, выдохнул и завернул крышку, тихо звякнув цепочкой.
– Уф–ф… Спасибо, добрый человек!
– Садись уже к теплу. И рассказывай, что и как.
– О чём?
– Да о чём хочешь. Твоя жизнь – тебе и вспоминать.
Старик поправил капюшон, упрямо не желая его снимать. Над бородкой где–то в глубине блеснули искры костра.
Он в очках, что ли? Ночью?! Впрочем, за подаренную воду Клим бы простил даже, если бы собеседник сидел в скафандре. Таком же, как Климу пришлось бросить первой из вещей – очень уж тяжело ходить, а ни от жары, ни от холода не спасал. Шлем, помнится, просто пнул в заросли травы и проводил взглядом.
Хорошо, что осталась сменная одежда. И обувь. Не рассчитанные на использование за бортом корабля, но лучше, чем ничего.
– Это всё–таки Марс? – спросил Клим после паузы. – Я ни черта не помню после старта.