Пустой мир. Кровь и честь
Шрифт:
– Ты меня понимаешь? – поинтересовался Эдвард, присев рядом с раненым.
Снаряжение местного было совсем легким, брезентовая одежда с нашитыми на нее защитными пластинами из металла, и легкая разгрузка для дополнительных боеприпасов вроде метательных ножей и коротких стрел для арбалетов. Подняв голову, абориген, сообразив, что сейчас обращаются к нему, что-то прошептал, но Эдвард сам не смог понять ни слова, язык сильно отличался от того, что использовали на Рейнсвальде, а о существовании общепринятых языков здесь, вероятно, не знали.
– Я буду переводить, – подсел рядом Северед, – у них язык не очень сложный, выучить его не особая проблема, –
– Скажи ему, что мы хотим помочь, – сказал Эдвард, снова поднимаясь и оглядываясь по сторонам, – Куда направились нападавшие и куда могут отступить его сородичи? Времени бегать по всему комплексу нет ни у нас, ни у местных…
– Он вам не верит, – сказал корсар через пару минут, передав слова барона раненому и выслушав от него ответ, – говорит, что люди с небес не принесли сюда ничего хорошего, только смерть и разрушения, а их деревня и так сильно пострадала, чтобы еще отдавать ее нам на разграбление. Да… вы действительно оставили о себе хорошее впечатление, ничего не скажешь, – это уже обращение к Ярвику, стоявшему чуть в стороне и больше смотревшему на тристанских солдат, чем по сторонам. Пират в ответ только презрительно усмехнулся, добавив что-то вроде короткой фразы о бесполезности дикарей.
– Скажи ему, что выбор у него не велик, – предложил барон, вздохнув и не желая тратить время на лишние уговоры, – либо всю его деревню вырежут налетчики, либо он рискнет и даст нам шанс спасти его сородичей от верной гибели. Если бы мы хотели их перебить, то нет ничего проще, чем оставить здесь все как есть, не вмешиваясь, – барон снова вздохнул, поражаясь человеческой глупости, – А этот поселок мне нужен в целостности и порядке, а не разоренный каким-то мутантами… Можешь тоже ему это перевести, если первая фраза окажется неубедительной.
– Хорошо, он все расскажет, – кивнул Северед через пару минут, когда перевел раненому все сказанное. Странный у них язык, слишком много гласных звуков, лишь изредка перемежавшихся согласными, но и то почти все шипящие, – ему все равно больше нечего терять, да и надежд у них действительно никаких не осталось… Говорит, в дальней части купола есть укрепление, там люди должны прятаться, если враг ворвался внутрь, – он еще раз прислушался к тихим словам умирающего, теперь силившегося сказать как можно больше, пока еще может дышать, – если кто-то еще и смог выжить, то все будут собираться только там. Внутри купола есть указатели, которые приведут нас прямо к нужным воротам… Хотя, мне кажется, гораздо проще будет идти просто по трупам. Может быть, будут еще и другие участки сопротивления, но об этом он ничего не знает, ничего подобного прежде никогда не было. Господин барон, это действительно не похоже на простой рейд, – добавил корсар уже от себя, снимая с пояса фляжку и дав сделать раненому несколько глотков, о чем он, наверное, тоже просил.
– Ему нужно милосердие? – спросил Эдвард, вытаскивая из кобуры пистолет.
– Да, пожалуй, – кивнул Северед, выслушав ответ от раненого, – ему уже все равно, – вытащив пистолет из кобуры, одиночным выстрелом разом оборвал мучения несчастного.
Вторые ворота, установленные на выезде из терминала, и вовсе выбиты с петель, валяясь на покрытой трещинами бетонной площадке, а неподалеку, всего в нескольких шагах, точно так же валялся брошенный и уже ненужный таран, представлявший собой
Местные, видимо, потеряв первую линию обороны, еще некоторое время пытались задержать нападавших около входа под купол, но наспех собранные баррикады, по большей части представлявшие собой перевернутые телеги и корзины с камнями, какими пытались перегородить проход, оказались бесполезны. Для большего удобства проезда грузовых машин и провоза контейнеров архитекторы изначально сделали здесь широкий терминал на шесть полос, с мельмитоловым покрытием, но именно это и сыграло решающую роль при штурме. Слишком широкий проход, слишком тяжело защитить и полноценно укрепить для немногочисленных крестьян. Баррикада оказалась слишком длинной и ненадежной, из-за чего у защитников не хватило сил закрыть все участки под напором численно и качественно превосходящего противника.
За полуразрушенными баррикадами снова начиналась цепочка истерзанных трупов, у нападавших явно какая-то мания на уродование тел убитых врагов, что говорит о чрезвычайной жестокости и агрессивности. Люди бежали, спасаясь от преследователей, но без особого успеха. Порой еще встречались тела налетчиков, погибших там, где обреченные все-таки оказывали последнее отчаянное сопротивление. Вроде старика, пытавшегося защитить близких, в последней безумной и бессмысленной попытке проткнул вилами грудь напавшего на него бугая за несколько секунду до того, как ему самому разбили голову топором, чуть дальше охотник с разряженным арбалетом, успевший положить нескольких нападавших, прежде чем его изрубили на куски. За ними, всего лишь в паре шагов, один из дикарей с топором в груди, а рядом изрубленная на куски мать, все еще прижимающая к себе окровавленный сверток… И все же, тел фермеров и мирных жителей было во много раз больше, чем нападавших, почти все изрубленные и окровавленные. Их убивали без всякой жалости, как и принято у дикарей.
Убей или будешь убитым. Подобное Эдвард не раз видел на поверхности, да и сам, если честно признавать, отдавал похожие приказы. Разглядывая тела под ногами, он жалел их, но не потому, что погибли в муках или так рано, до таких глупостей в отношении дикарей еще не опустился, в душе говорили только логические рассуждения. Эти люди могли стать его поданными, а вместо этого совершенно бессмысленно полегли под ударами кровожадных дикарей, не принеся никому никакой пользы. Если бы он прибыл сюда на пару дней раньше, то ничего подобного могло и не произойти, все остались живы и успешно ассимилировались с населением колонии.
Эдвард вел отряд вперед, осторожно продвигаясь среди тел, мимо разрушенных домиков и складов, разграбленных и местами даже подожженных, но огонь плохо расходился среди полимерных обломков, распавшись на маленькие, до сих пор тлеющие огоньки.
Под куполом вокруг дороги росли поля со странными злаками, слабо светящиеся в полной темноте, но при этом с твердыми и мясистыми зелеными листьями, слабо покачивающимися на ветру. Подобные растения были известны и на Рейнсвальде, но их никогда не использовали как сельскохозяйственные, поскольку плодоносили мало, да и сами плоды были волокнистыми и безвкусными.