Пустой мир. Кровь и честь
Шрифт:
– Мы дадим ему то, что нужно королевству больше всего! – развел руками граф Розмийский, - Стабильность и процветание! А не ваши бессмысленные реформы, какие принесут лишь новые проблемы. Не тебе говорить сейчас за этим столом, твои союзники предатели, они предают самое святое, что есть у королевства, так что же можно сказать о тебе самом? Не предашь ли ты так же всех остальных, получив корону? – он усмехнулся, чувствуя, что сейчас произносит вслух сомнения многих феодалов, еще находящихся в зале, выбивая из-под своего соперника основную опору.
– Не тебе говорить о предательстве! – ответил граф Фларский почти теми же словами, - Ты уже продал весь Рейнсвальд Гористарам в обмен на то, что станешь королем. И ты продашь корону Саальту, если они предложат достаточную цену!
– Да здравствует король Дэлай,
– Да здравствует король! – хором отозвались многие, в том числе и восставшие против прежнего строя, - Да здравствует король! Единственный и законный король Рейнсвальда! – как в древние времена, когда Рейнсвальд представлял из себя несколько небольших поселений, раскиданных вокруг маленьких озер с пресной водой, а правителя выбирали по тому, как громче отзовется зал общих собраний, так и сейчас люди требовали своего нового короля. Человека, в которого верили и на которого надеялись.
– Да здравствует король Аастар Второй! Король Рейнсвальда и всего королевства! – в ответ им выкрикнули другие, поднимаясь за своего претендента, графа Розмийского, притихшего от вида собрания, на ходу превращавшегося в обычный спор и стоявшего в шаге от того, чтобы не превратиться в обычную резню, где люди убивают друг друга лишь за то, что не могут сойтись во мнениях.
– Немедленно остановитесь! То, что вы делаете, нарушает все законы! – попытался остановить их Глава Стражи, выходя вперед и поднимая руку, требуя тишины, - Рейнсвальд не может признать короля, выбранного таким образом. Не можете так поступать и вы, отказываясь от честных выборов наследника престола. Наше королевство должно сохранять свой путь, чтобы не вернуться во мрак и забвение, и ваши предки были выбраны, чтобы не допустить этого, как и вы, признавшие их клятвы и клятвы верности Рейнсвальду.
– Мои клятвы верности умерли, когда расстреляли мою дочь. Когда убийцу защищали, а мне не дали даже права мести. Когда я вижу виновного, но не могу даже обвинить его в этом, - сказал Рокфор, - Моя вера в Рейнсвальд умерла, когда я вижу человека, претендующего на титул короля лишь ради того, чтобы отдать его Гористарам. Когда я вижу тех, кто сейчас называет себя дворянами, но на деле лишь торгаши, не думающие ни о чем, кроме собственной выгоды. Я требую своей платы кровью, и если не получу ее, то возьму сам!
– Как король Рейнсвальда, я даю вам право мести, - ответил граф Фларский, сходя со своего места и подходя к группе восставших, - Я признаю вину Гористаров и даю вам право судить их по вашему усмотрению и вашими силами.
– Ты не король! – рявкнул молодой барон Гористарский, - Ты лишь выскочка!
– Как ты смеешь говорить подобные слова! – вперед вышел Эдвард, сказав эти слова с такой ненавистью, что Михаэль Гористар даже схватился за рукоятку своего церемониального клинка, отшатнувшись от своего пока еще политического противника. Тристанский же барон, намеренно медленно вытащил из ножен свой кинжал, привлекая к себе внимание всех присутствующих, - Твой род виновен в том, что приютил и воспитал Респира, дал ему силу и оружие только для того, чтобы позже он расстрелял мою свадьбу и убил мою жену, с которой я не был женат и часа! – Эдвард говорил холодно и спокойно, но настолько завладел вниманием всех остальных, что ему внимали все, - Я сам чуть не погиб там, но провидением Неба мне суждено было выжить. И теперь призываю к ответу Гористарский Дом, - он взялся за остро отточенное лезвие голой рукой, стянув с нее перчатку, и провел по нему ладонью, глубоко вспарывая кожу, так что капли крови закапали на пол, - Здесь и сейчас я клянусь отомстить Дому Гористара, потребовав кровью заплатить за содеянное. И клянусь, что не успокоюсь, пока будет жив хоть кто-то, имеющий право носить родовое имя Гористар! – с последним словом он бросил окровавленный кинжал к ногам своего врага и, развернувшись, сжав в кулак еще кровоточащую ладонь, вышел из зала, сопровождаемый лишь гробовым молчанием остальных феодалов. Клятвы кровавой мести не произносились в королевстве
– Время слов подошло к концу, - подчеркнул граф Фларский, повторяя слова Карийского барона и первым нарушая повисшую здесь тишину, - Настало время пушек. Они накажут виновных и выберут нового короля вернее любых других средств…
Комментарий к Глава 11. Игра в открытую.
здесь пока что все. Готовится вторая часть.
========== Эпилог ==========
Карийский замок напоминал цитадель тристанского рода, хоть и построен гораздо позже, в Века Раздора, в эпоху непрерывных гражданских войн между феодалами, когда в королевстве не было ни порядка, ни спокойствия. Крепости, подобные этой, становились опорами для армий, сходящихся в жестоких сражениях, переживая осады и штурмы. Карийский замок был памятником той эпохи, оставаясь с тех пор военным центром, в то время как семья барона жила ближе к столице, в новом замке, меньшем по размерам и больше подходящий для жизни, чем старая цитадель. И все же, именно в старом замке находилась родовая гробница Карийского рода, одного из древнейших во всем Рейнсвальде, укрытая глубоко в катакомбах под его стенами, место последнего упокоения представителей этого гордого и благородного семейства.
Темный коридор, выложенный каменной кладкой, старый и древний настолько, что уже давно стерлась память о тех, кто его выкапывал глубоко под основанием замка, освещенный лишь плазменными фонарями, висевшими на стене через каждые тридцать метров, уходил все дальше и глубже под землю. При ходьбе под подошвами ботинок на старом, выложенном керамзитной плиткой, полу хрустела старая каменная крошка, осыпавшаяся от времени с потолка. Сопровождающий его смотритель был единственным, которому Эдвард позволил сейчас пойти с ним, оставив снаружи даже свою свиту, не желая кому-либо еще открывать свою терзаемую душу. Почти не выходящий из своих подземелий старик с сухим вытянувшимся лицом, покрытым глубокими морщинами, уверенно шел впереди, пока не дошел до арочного прохода, искусно украшенных скульпторами в виде небесных стражей, поддерживающих свод. На каменном покрывале, что стражи держали в руках, старым шрифтом были вырезаны слова «Мы здесь обрели покой, не тревожь наш сон. Ибо в этом мире каждый лишь в пути, и мы свой прошли».
– Дальше я пойду один, - приказал Эдвард, подняв воротник своего камзола, чье золотое шитье поблескивало в свете фонаря смотрителя. Это казалось лишним в подобном месте, но он и так крал сам у себя время, которого оставалось и так очень мало. И все же, сюда он должен был прийти, - Ожидай здесь.
Смотритель только кивнул и протянул ему свой фонарь. Взяв закрытый в металлический корпус плазменный огонь в правую руку, Эдвард прошел вперед, под своды семейного склепа Карийских баронов, за столь долгое время их правления здесь превратившегося в настоящие катакомбы. Длинные коридоры, пересекающиеся под прямым углом, проходили вдоль больших ниш, где стояли надгробные памятники упокоившимся здесь дворянам. Воины, политики, полководцы, герои и просто те, кто был кровно связан с правящим в этих землях родом. Многим могилам уже было несколько тысяч лет, но за ними все так же бережно смотрели и оберегали, сохраняя так, словно установлены здесь надгробия совсем недавно, Эдвард шел мимо, не задерживаясь даже на то, чтобы прочитать имена тех великих, кто здесь похоронен. И чем дальше продвигался в затхлом воздухе склепа, тем тяжелее становилось идти, тем труднее становилось дышать, а слезы снова начинали подбираться неприятным и тяжелым комом к горлу.
Вот поэтому он и должен прийти сюда один. Никто не должен видеть, как плачет тристанский барон, никто не должен видеть его в эти минуты слабости. А слезы уже против воли капали из глаз, когда остановился перед совсем новым надгробием, с еще первозданной белизной обработанного камня, ради которого сюда и пришел. Скульптор действительно оказался талантлив, изобразив Дух Неба в виде фигуры в тяжелом балахоне и с капюшоном, закрывающим лицо, расправившей руки над лежащей у его ног молодой женщиной. Он практически точно изобразил все черты ее лица, казалось даже, будто она улыбается, если бы только не ее подвенечное платье, пробитое пулями. И надпись золотыми буквами у основания скульптуры гласила «Изабелла Карийская, жена Эдварда, барона Тристанского».