Пустоземские камни
Шрифт:
– Будут стоять, пока весь не сожрут, – проговорил Сева, нервно теребя свой бинокль.
– Может, и так... Другой вопрос, как быстро они его сожрут? И что будут жрать потом?
Поселковые встревоженно загудели. Витек на правах уже своего человека взял у Севы бинокль и тут же сделал открытие.
– А вон тот какой-то пузатый! – заметил он, поглядев через линзы.
В самом деле, нижняя часть одного из монстров, стоящего поодаль, была раздута. Сергеич, а за ним и остальные подтянулись поближе.
– Как беременный, – хмыкнул Витек.
– Слышь... –
– Чего? – Витек прислушался. – Ага. Вроде буркотня какая-то.
– Оно словно дрожит. Вон и рябь по воде идет.
– Что-то будет, – дрогнувшим голосом проговорил Сева, отбирая у Витька бинокль и машинально застегивая карманы на своей жилетке.
– И, видимо, скоро, – подтвердил Сергеич.
– Уберите отсюда людей, – тихо сказал Олейник командиру. – Бойцов – в оцепление.
В это время вдруг зашумели мальчишки, которые уже осмелели и разбежались по берегу, швыряя в неподвижных чудищ камешки и палки.
– Гендос! – кричали они, вне себя от переполняющих чувств. – Там Гендос лежит!
Все взволнованно загомонили, послышались женские ахи. Народ решил, что раз Гендос лежит, то, видимо...
Но Гендос был жив. Он – мокрый и грязный – спал на куче старых водорослей, подложив под щеку завязанную руку. Его начали хлестать по щекам и кричать на ухо, чтоб просыпался.
Наконец Гендос поднял голову и испуганно заморгал.
– Что? Где я? – проговорил он с изумлением.
– Что с тобой? Где ты был? – наседали на него люди.
– А что вы тут собрались? – продолжал удивляться Гендос.
– Так ты не помнишь ничего?
– А что было-то? – испуганно сказал Гендос и потер лоб. – Что мы хоть, извиняюсь за выражение, пили?
Старый космонавт отошел в сторонку и присел на изогнутый ствол березы.
– Слава тебе господи, – прошептал он. – Живой парнишка.
После этого он повернулся к поселковым – тем, что стояли рядом, и другим, оставшимся на гребне высокого берега, – и громко сказал:
– И тем не менее еще раз настоятельно советую: соберите самые нужные вещи и будьте готовы к срочной эвакуации.
Уже к обеду во многих дворах можно было наблюдать примерно одинаковую картину: у калитки кучей громоздились узлы, мешки и чемоданы, на которых сидел кто-то из домочадцев, приглядывая за вещами и ожидая приказа к отъезду. Необходимых вещей у каждого набралось как раз на грузовик.
Впрочем, бежать готовились далеко не все. Многие не желали бросать дом даже ненадолго и надеялись, что все обойдется. Самые хладнокровные даже пошли в этот день на работу.
Что касается Гендоса, то он так ничего и не вспомнил. И хотя он отчаянно сопротивлялся, ученые отправили его в областную больницу на обследование – на всякий случай.
Ближе к вечеру прибыли на двух бронетранспортерах бойцы спецкоманды. Все – немолодые, обветренные, с прищуренными глазами и коротко стриженными головами. И форма на них была заметно поношенная, кое-где перешитая, пожалуй, много повидавшая со своими хозяевами.
Бойцы неторопливо обследовали местность, взглянули
В сумерках над рекой раскатилось несколько коротких пулеметных очередей. Спецназовцы для начала опробовали на новом противнике старое оружие – крупнокалиберные пулеметы, установленные на броневиках. Как позже свидетельствовал кто-то из случайных очевидцев, на чудищ эта стрельба не произвела ровно никакого впечатления. Они лишь лениво пошевелились, словно переступили с ноги на ногу, но не сдвинулись с места, не упали, не разлетелись в клочья.
В арсенале спецкоманды имелись и многие другие средства. Наутро было решено попробовать огнеметы. Из походной лаборатории подсказали, что в теле чудовищ много каких-то масел, высокомолекулярных соединений, так что гореть они должны примерно.
В разговорах, ожиданиях и тревоге поселок пережил еще одну ночь.
Утром в вагончик, где жил Олейник, заглянул командир спецназовцев – угрюмый майор с непомерно широкими плечами и приплюснутой, как башня танка, головой.
– Начальник, мы начинаем, – сообщил он. – Смотреть будете?
Олейник выбрался на мокрую росистую траву, глянул в сторону реки. Сквозь дымку были видны все шесть чудовищ. Казалось, за прошедшую ночь они выпрямились, окрепли, стали массивнее. Они глядели в утреннее небо, как батарея старых, почерневших пушек.
– Здесь шесть штук, – сказал майор. Потом помахал затрепанной картой. – И в лесах еще авиация десяток засекла. За сегодня, думаю, не управимся.
Неподалеку тарахтел БТР, спецназовцы все, как один, курили, хотя воздух и так был серым от дизельных выхлопов.
– Значит, будете жечь, – произнес космонавт.
– Жечь, – подтвердил майор и решительно крутанул колесико зажигалки. – А что, не хочется?
– Хочется или не хочется – не вопрос. Приказ есть из центра. Ввиду опасности... и так далее. Вот еще что: людей бы надо дальше отвести.
– Уже вроде отвели...
– И моих тоже. Оцепление убрать. Я останусь. Кто-нибудь из ваших умеет снимать на видео?
Майор красноречиво ухмыльнулся.
– Действуйте, – сказал Олейник.
Бронемашина, злорадно урча, подползла к краю берегового склона, развернулась, встала вдоль реки. Двое бойцов неторопливо, не вынимая окурков, нацепили ранцы и подожгли запальники огнеметов. Заняли позиции, прикрываясь угловатым телом машины.
Олейник тоже отошел за БТР. Он чувствовал себя соучастником убийства. И никак нельзя было избавиться от этого ощущения, хотя шагающих монстров легче было отнести к врагам человека, чем к друзьям.
– Давай огня! – крикнул майор.
Из форсунок рванулись огненные струи и тут же опали, иссякли. Бойцы сделали пробный залп. Пламя облизнуло тело ближайшего чудища, раздался треск, ветви-щупальца взметнулись, рассекая воздух, некоторые лопнули и упали в воду, продолжая извиваться. Торопливый трескучий огонек пробежал снизу вверх и быстро выдохся.