Пустыня внемлет Богу. Роман о пророке Моисее
Шрифт:
Как жертва, завороженная взглядом крокодила, собирающегося в следующий миг ее проглотить, Яхмес сидел перед этим существом, не в силах сдвинуться с места. Честно говоря, он и по сей день не может понять, в чем секрет этого какого-то даже болезненно-неоглядного доверия со стороны такого изощренно-хитрого, мстительного, лишенного даже малейших признаков милосердия существа.
В силу своего характера отвечая на это доверие неукоснительной верностью, Яхмес и по сей день не может избавиться от ощущения, что тут какой-то подвох. Сколько раз в тяжкие ночные часы бессонницы и одиночества проклинал себя Яхмес за то, что, по сути, является пособником тягчайших преступлений этого изверга, с прожорливой педантичностью крокодила уничтожающего
Чересчур много невыносимого накопилось в жизни Яхмеса, так что все его тайные, годами длящиеся рыдания и самоисповеди с упором на то, что жизнь ему ни в грош и давно следовало бы с ней расстаться, подчас кажутся ему не меньшей хитростью перед самим собой, чем хитрости хозяина, рожденные ненасытной жаждой жизни и власти. Иначе он бы не мог смириться с тем, как правитель, по сути с его помощью, лишает жизни каждого третьего или четвертого невиновного — с одной целью: держать в страхе всю страну, да еще в довольно частые минуты откровения похваляется перед Яхмесом, что жизнь человека стоит лишь одного незаметного движения его мизинца.
Надо признаться, что он достиг немалого: усмирил северных соседей, красавица вдова давно смирилась со своей участью и стала женой его и соправительницей, но по сей день отводит взгляд, встречаясь с Яхмесом.
Никогда раньше страна Кемет не потрясала воображение соседних стран своим ослепляющим внешним процветанием, обширной торговлей, сверканием золота и мрамора своих дворцов, но он-то, Яхмес, отлично знает, что скрыто за этим фасадом: страна словно бы пребывает в постоянной стадии разлива Нила, когда все живут на плотах и лодках, поют хвалу владыке с утра до ночи и каждый норовит рядом стоящего столкнуть да еще веслом пристукнуть. Хлебом не корми — дай донести. Так удовлетворяют свои самые низменные инстинкты — зависти, ненависти, желания обогатиться за счет ближнего. Ведь все доносы стекаются к нему, Яхмесу. И все это — под постоянной угрозой бедствий: повальных болезней, внезапной детской смертности, нашествий саранчи и прочих насекомых, невероятных наводнений и столь же невероятной засухи.
С того момента как Итро раскрыл ему глаза на его, Яхмеса, происхождение, это не дает ему покоя. Занимаясь поисками родных Месу-Моисея, он все время испытывал искушение найти и своих близких, зная, что дело это гиблое: любой, даже малейший след был в корне уничтожен профессионалами семейства Тамит, которые дело свое знают отлично. В его положении никакой возможности не было облегчить участь племени, столь погрязшего в рабстве, с которым он был кровно связан, и все же он лелеял какую-то слабую надежду помочь им в будущем и, сам усмехаясь своей хитрости, даже пытался оправдать этой надеждой соучастие в деяниях своего хозяина.
И тут грянула война с хеттами. На этот раз Яхмес был рядом с правителем, ибо отлично знал повадки врагов: они малочисленны и потому коварны, отлично знают свои леса и горы. Да, они никогда не побеждают, но и никогда не бывают побеждены, нападают исподтишка и всегда на растянувшиеся порядки усталых от дальней дороги войск. В свое время с тайными миссиями побывал Яхмес во всех этих местах, и вдоль моря, в долинах и горах, и в прекрасном городе Мегиддо, который правитель спалил в очередной раз по пути к Кадету, где ждал его противник, на этот раз объединивший все разрозненные отряды в значительную силу. Яхмес все время был начеку, но из-за общей неразберихи, которая бывает в огромном и потому неповоротливом войске, бездарности разведки и советников большие силы противника внезапно перешли никем не охраняемый брод через реку, и войско
После этого власть и влияние Яхмеса стали, по сути, неограниченными. Повелитель же почти полностью отдался любимым своим развлечениям — крокодильему питомнику и присутствию при бальзамировании, а нередко и участию в нем, им же посланных на казнь приближенных. Как-то в очередном припадке откровенности говорит он Яхмесу, как бы даже посмеиваясь над собой, изображенным в писаниях и фресках грозой, львом, грифоном, что тогда, перед лицом гибели, он ощутил себя лишь крокодилом и потому любит наблюдать их: вот лежит на берегу, похож на мертвый обрубок дерева, покрытый пылью, но стоит кому-то зазеваться или слишком расхрабриться, как он совершает мгновенный прыжок — и с концами.
И непонятно Яхмесу, то ли повелитель его пугает, то ли сам чем-то напуган.
За пару недель до последних событий ощутил Яхмес неясное беспокойство. Оно и погнало его на северную границу, в крепость Чеку. С профессиональным терпением старого сыскного пса следил он за всеми выходящими и входящими в страну и, конечно же, вздрогнул, узнав Аарона в одном из покидающих пределы Кемет.
Теперь оставалось лишь ждать.
Моисея он узнал издалека. В толпе идущих он не только выделялся ростом, хотя Аарон даже чуть выше его, а явно непривычной для здешних мест объемлющей его, подобно облаку, небоязнью и свободой, и словно бы опять для Яхмеса вокруг фигуры этого человека сомкнулись земля и небо, и душа Яхмеса встрепенулась, почувствовав после стольких десятилетий пребывания в мерзких болотах жизни оправдание своему существованию.
Яхмес знал, что поздно или рано правитель позовет его, но продолжал пребывать на севере, ссылаясь на тревожные сообщения, идущие с той стороны границы, и, конечно же, зная каждый шаг Моисея и все события, развернувшиеся вокруг него. После бури, ворвавшейся даже во дворец правителя, да и на севере нанесшей значительный урон, Яхмес был немедленно вызван пред очи властителя земли и неба. Явился укутанный в темные ткани, так что и лица не было видно.
— Что за маскарад? — недовольно спросил хозяин.
— Надо.
— Слыхал, что здесь происходит?
— Конечно.
— Знаешь, о ком я? Как его зовут?
— Моисей.
— Откуда тебе известно имя?
— Я знаю все.
— Не избавиться ли нам от него испытанным способом?
— Знаешь, мой повелитель, что я сделал, проведав о его появлении? Велел лучшим моим людям следить за ним днем и ночью, чтобы ни один волос не упал с его головы.
— Слыхал о том, что буря сорвала крыши с каменных домов, повалила столетние деревья, вышибла даже двери во дворце, а в низине ни одна хлипкая хибара не пострадала?
— Несомненно.
— И это, по-твоему, связано с твоим повелением по поводу этого человека?
— Несомненно.
— Что еще скажешь?
— Не стоит из-за этого устраивать шумные сходки с оравой, которая при одном твоем виде, мой повелитель, мочится в штаны. И вообще, пусть эти надзиратели и начальники работ поживут в страхе. Это им только пойдет на пользу. А встречу с Моисеем я устрою тебе, когда ты пойдешь к Нилу проведать в питомнике твоих зубастых любимцев.
— Яхмес…
— Да, мой повелитель.