Пустыня внемлет Богу. Роман о пророке Моисее
Шрифт:
— Ты и вправду абсолютно не боишься смерти?
— Абсолютно.
— Ты действительно думаешь, что этот человек достоин встретиться с повелителем земли и неба лицом к лицу?
— Несомненно.
— Но они везде ходят вдвоем.
— Это брат его старший, Аарон. Моисей косноязычен, а брат его гладкоречив. Вот и вся тайна.
— Но они хотят меня обмануть. Ты отлично знаешь, как я принимаю такие вещи. Так вот просто — на глазах у всех моих подданных — отпустить целый народ. Это же сотрясет основы Кемет.
— Мало ли что может их сотрясти. Знаешь ли ты, что далеко на юге, вне наших земель, свирепствует саранча? Доложили мне, что на западе, в великой пустыне, завелась какая-то мошкара, движется волнами, да так, что темнеет
— И ты в их числе?
— В какой-то степени.
— Выходит, он еще более тебя не боится смерти?
— Выходит.
Яхмес, вытянувшись и в то же время слегка сгорбившись, чтобы не выглядеть слишком высоким, замер перед хромающим из угла в угол — так мечется зверь в клетке — властителем, что ничего хорошего не предвещает. Чувство приближения опасности у этого мастера интриг острейшее. К тому же он мнителен, и стекленеющий его взгляд, который он изредка бросает на Яхмеса, может означать приближение приступа то ли черной меланхолии, то ли ничем не объяснимой жестокости, от которой легионы безвинных поплатились жизнью. Особенно выводит его из себя древесный дичок, который попеременно швыряют эти два братца, и он оборачивается змеем и, насколько ему, повелителю, подсказывает интуиция, способен производить какие-то изменения в порядке природы, а его роскошный жезл власти мановением его руки способен лишь на единственное умерщвление одних другими. Правда, колдуны тоже превращают древесные дички в змеев, да и вообще это, вероятно, несложный обман зрения, но неясную и доселе незнакомую тревогу в него вселяет это неожиданное сочетание ораторствующего Аарона и молчащего позади него заики Моисея, от которого идет пугающая сила какого-то уже нелепого бесстрашия.
Не раз в припадке откровения властитель, после доклада Яхмеса о ситуации на границах, признавался ему в своих страхах перед пустыней, где таится угроза, пугающая мощь неведомого, от которого рано сереют и сморщиваются лица и тела комендантов да и солдат пограничных крепостей. На всю жизнь ему врезались в память рассказы, слышанные в детстве о внезапном шквале гиксосов, неизвестно откуда нахлынувших на Кемет из тех пустошей, которые миг или день назад были абсолютно пустынны и не внушали никакого страха. Более того, соглядатаи, по сути живущие в пустыне и получавшие жалованье за свое омерзительное, но нужное дело — не проглядеть врага, оказались слепыми и глухими. И это не было уловкой с их стороны, ибо все погибли первыми при вторжении.
После того как Аарон по указанию Моисея превращает на глазах властителя посох в змея, тот приказывает Яхмесу являться пред очи его каждое утро для доклада.
— Если за ним и вправду стоит эта сила, — говорит властитель, круто остановившись напротив Яхмеса, который и без разъяснений понимает, о ком и о какой силе речь, — зачем ему этот дешевый фокус с превращением обычной палки в змея, на который способны и мои чародеи? Откуда он знает наш язык? Родился здесь? Бывал тайно? Где-то учил его?.. Ты, который всеведущ да и обязан все знать, не в силах ответить на эти вопросы? Удивительно. В последнее время ты почти безвыходно торчал на границе, в крепости Чеку. Как же ты пропустил его? Или ты его ждал?
— Мой повелитель, твоя беспредельная подозрительность справедлива. Если ты считаешь, что я, обязанность которого стоять на страже твоей жизни, строю против тебя козни, то — казни.
— И казню… Когда сочту нужным. Разве не смешно, чем он решил меня напугать: превращением воды в кровь. Да и всем известно, что почти каждый год бывают периоды,
И вспоминает Яхмес про себя гуляющий в эти дни по всей стране анекдот, фигурирующий в большинстве доносов: властитель Кемет собрал народ и сказал: завтра всем отрубят головы. Голос из массы: мечи приносить с собой?
— Меня лишь армия волнует. Дошли до меня слухи, что лучники спустились в низину, выловили пару еврейчиков и заставили зачерпнуть ковшами воду из Нила. То была и вправду вода. Но стоило тем лучникам попытаться ее пить, и она тут же превратилась в эту… красную жидкость. Что скажешь?
— Чего только не выдумают в моменты паники. Лучники первыми начали копать колодцы вдоль Нила и брать оттуда годную для питья воду. Труднее было выдержать вонь от вымершей рыбы в течение почти семи дней. Но ты прав, мой повелитель, твои подданные способны и не такое выдержать.
— Решил меня напугать жабами. Меня, который столько времени занимается бальзамированием. Да я вообще с детства лишен чувства омерзения.
И вспоминает Яхмес, как в особо доверительные часы их встреч повелитель посвящал его в тайны бальзамирования, да так, что после этого привычного ко всему Яхмеса рвало и тошнило. Особенно когда тот с каким-то болезненным наслаждением описывал, как из тела извлекают внутренности и мозг, за исключением сердца, и после тщательной промывки заполняют полость благовониями, затем держат тело в натроне семьдесят дней. О пчелином воске, корице, масле из ливанских кедров, хне, пальмовом вине, смолах правитель рассказывал взахлеб. Дальше, когда речь шла об украшениях мумии — ожерельях, амулетах, браслетах, масках, льняных пеленах, золотых накидках, слушать было легче, но чувство омерзения после этих бесед еще долго преследовало Яхмеса.
— Конечно, жабы повсюду, даже в квашнях и в печах, — дело неприятное, — продолжает властитель. — Помнится, в детстве было нашествие крыс. Так отыскался какой-то юродивый, вроде этих двух, как их… Моисея и Аарона, без посоха, но с дудочкой, и увел их всех в Нил. Тут же эти жабы упоенно раздувались от собственной многочисленности и своим гнусным клекотанием заглушали не только дудочку, а любые самые громкие звуки. Говорят, стоило выплеснуть воду из ковша, как тут же из непросохшей лужи раздавалось кваканье. Да и чего я тебе рассказываю, ты же был, когда моя жена впала в истерику, увидев жаб в своей постели. Призвал я их сам, этих двух. Говорю: «Помолитесь вашему богу, чтобы удалил жаб». Этот рыжеватый, ну как его… Моисей? — говорит: «Назначь мне сам, когда мне помолиться, чтоб жабы исчезли». Думаю: скажу — сегодня, решит, что это мне архиважно. Говорю: «Завтра». Меня-то одно волнует: армия. Страшнее нет для нее повальной болезни. Из-за этого проигрывались войны, рушились империи. Он говорит: «Так и будет, чтоб знал, что тольших жаб, но и это выдержат мои подданные, невозможно же страну залить благовониями и кедровым маслом. Вот что я заметил в деле с жабами: не сразу со взмахом этой палки страна покрылась гадами и не тотчас после молитвы его они исчезли. Все это нарастало постепенно и так же исчезало. Ты ведь сам говорил мне, что где-то на юге свирепствует саранча, а в западной пустыне клубятся тучи мошки. Думаю, этот человек просто ощущает острее других происходящее в дальних пространствах и ловко этим пользуется».
«Не так уж он прост, — думает про себя Яхмес, — я-то всегда знал и знаю, что вокруг Месу-Моисея, где бы он ни возникал, мгновенно воронкой заверчиваются пространства, и не она, эта воронка, втягивает его, а он становится ее стержнем и оправданием ее сути».
— …И я обвел их вокруг пальца, — ловит Яхмес выпущенную им на миг нить слов необычно разговорившегося повелителя. — А что? Мое слово: хочу — даю, хочу — беру его обратно. Да, это по-детски примитивно, но для выигрыша времени иногда гораздо действеннее, чем мудрствования государственных мужей.