Пустыня внемлет Богу. Роман о пророке Моисее
Шрифт:
Ты знаешь, я жесток, но справедлив, и в какие-то мгновения склоняюсь к тому, чтобы их отпустить. Скорее не из милосердия к ним, а из жалости к моим подданным. Но в следующий миг сердце во мне ожесточается до удушья. Ранее со мной такого не случалось. И я уверен, что это Амон-Ра, чьим наместником на земле я являюсь, который сильнее бога этих двух нудников, не позволяет мне им сдаваться.
После этой встречи властитель Кемет внезапно прерывает всякие контакты с Яхмесом, посылая к нему за необходимыми сведениями каких-то второстепенных чиновников. Яхмес воспринимает это как очередное сумасбродство властителя, который уже давно не появляется на людях. Страна напоминает какой-то безумный вертеп, в котором еще местами можно увидеть невысохшие лужи то ли крови,
От ближайших помощников, мастеров осведомительского дела, Яхмес узнает, что колдуны пытались навести и вывести вшей, но это у них не получилось и все они в один голос заявили, что это от бога. Как-то правитель, будучи не в духе, пошел в свою купальню на Ниле. На дороге его невзначай, а по сути приведенные лизоблюдами из официальной охраны, оказались Моисей и Аарон. Лизоблюды эти всю дорогу чесались, со злостью и завистью поглядывая на ведомых ими, на которых никаких вшей не наблюдалось. Самое любопытное, что правитель прошел мимо них, как бы и не замечая их, а они ему кричали: «Отпусти народ мой, не то Бог наш пошлет на страну твою песьих мух, на тебя, на весь народ твой, на всю твою землю. А в низине их не будет, и это — знак нашего Бога, отделяющего свой народ от твоего».
Между тем слухи по всей земле Кемет множатся бессчетно, как те же вши и песьи мухи. Говорят о грехах народа и наказании богов, о каких-то рогатых дьяволах из евреев, с которыми ночи напролет во сне и наяву сражается отец народа, властитель земли и неба, и благодаря этому все пока живы, хотя и страдают от всяких бедствий, но все же земля не раскололась и солнце не упало с неба. Знающие знающих, которые знают некоторых слуг отца народа, слышали от них о каких-то двух бородачах, естественно евреях, которые время от времени оказываются, непонятно как, на пути повелителя, препираются с ним, размахивают руками и палкой, которая, как ни странно, у них одна на двоих, и повелитель, как всегда устрашающе грозный, все же выглядит несколько обескураженным.
Всю страну словно вышибло начисто из нормальной колеи жизни. День не день, ночь не ночь — сплошная чесотка. Масса народу сидит в водах Нила вместе со своим скотом, ибо воды как-то смывают вшей, хотя тучи песьих мух пляшут над ними.
Чутье, редко обманывающее Яхмеса, подсказывает ему, что повелитель, привыкший управлять угрозами и казнями, несколько потерял чувство реальности, пустил дело на самотек, только и прислушиваясь к непривычному для него самого ожесточению своего сердца в надежде получить более ясный знак от Амона-Ра, как ему, наместнику бога на земле, действовать.
Само безумие происходящего диктует властителю невероятные поступки. Неожиданно он созывает жрецов и мудрецов чуть ли не на научное совещание в собственной купальне на Ниле, где все, сидя по шею в воде, под натянутым полотном, вокруг которого опахальщики на лодках отгоняют тучи песьих мух, обсуждают поднятую повелителем тему: как это и почему народ Кемет, осененный высочайшей мудростью богов, позволивших ему сотворить великие пирамиды и великолепные высотные дворцы и храмы, потрясающие не только все народы земли, но и само небо, высекать в камне священные письмена, называемые в благоговении северными народами иероглифами, не в силах справиться с варварским богом этого народца, только
Впервые народ воочию видит, прозябая на земле, погибающей от ползающих и летающих тварей, что низина как бы отделена от них и там царит хоть и рабство, но и покой на зависть другим, особенно воинам, которые только и ждут приказа наброситься на этот народец, как всегда виновный во всем, а пока счастливцы из тех, чьи части расположены у Нила, тоже сидят вместе с конями по шею в воде, сложив на берегу копья и луки, а менее удачливые, в дальних крепостцах и гарнизонах, чешутся денно и нощно, проклиная небо и землю, а порою, хоть и негромко, самого…
Неожиданно Яхмеса призывает к себе сановник повелителя и, раздуваясь, как жаба, от собственного самодовольства, в окружении опахальщиков передает ему указание повелителя — привести к нему Моисея и Аарона. Впервые, кажется, испугавшись, что они куда-то исчезли, а вши и мухи продолжают бесчинствовать, властитель страны Кемет призывает их сам. Или это еще один очередной каприз неутомимого интригана? Яхмес уже привык к этим внезапным отчуждениям и еще более внезапным сближениям, причем первые явно менее опасны, зато сердце обрывается, когда сладкая улыбка обнажает скрытый за обычным выражением крокодилий оскал.
Все эти годы Яхмес пытается отыскать корень припадков жестокости у правителя. Порой Яхмесу кажется, что этому выскочке сила власти непомерна, он как бы запаздывает, ковыляя за нею, старается ей угождать и потому внезапно становится кровожадным, и сравнительно спокойные периоды его правления явно без всяких причин сменяются гонениями, террором, казнями.
При всем при этом, обладая неограниченной властью, он, в общем-то, одинок, замкнут и особенно неловок и даже как-то пасует перед более умными и раскованными: отсюда, вероятно, его ненависть к мудрствующим, — и шествует знаком эпохи торжествующая посредственность, которая, быть может, сохранится в истории лишь благодаря тому, что вершилась на обочинах судеб таких личностей, как Итро, Месу-Моисей и Мернептах.
Так или иначе, невозможно угадать следующий шаг этого всевластного существа и угодить ему, хотя в этом деле нет изощренней Яхмеса, который в буквальном смысле отвечает за жизнь повелителя, ибо стоит за всем тем, что тот, отличающийся крокодильим обжорством, отправляет в рот.
И все же, будучи всегда начеку, Яхмес, в эти минуты сидящий в темном углу зала вместе со жрецами, в то время как властитель восседает на возвышении и свет факелов бьет в лицо стоящему в почтительном отдалении от него Моисею, с удивлением слышит слова, которые лишь один раз декламировало это существо, нагло и все же неуверенно взошедшее на престол после гибели Мернептаха, — слова из завещания прошлого властителя, Сети, выученные этим, вероятно, в те мгновения, когда он, страшась и колеблясь, видел себя восходящим на трон, слова высшего порядка, которые, к молчаливому удивлению жрецов, обращены пусть и к властвующему над какими-то низменными силами природы, но все же дикому пастуху:
— Мне ночью снился вещий сон: не было никаких громов и молний, просто пелена спала с глаз, и я ощутил всю остроту своего существования.
И вот я среди дорогих наших мертвых предков, повелителей мира, и глаза их неотрывно и навечно устремлены к Солнцу — Амону-Ра.
Как прекрасная страна наша Кемет держится физически на осях колесниц наших, так духовно держится она на оси вечной глаз великих мертвецов наших, протянутой к Солнцу — Амону-Ра.
И одно колесо божественной колесницы — само Солнце, второе — земля и народ Кемет в кольце власти, отпущенной мне богами. В полном безмолвии стояли они, великие наши предки, но за ними темной глубью бесконечного стоял некий смысл, захватывающий их и меня целиком, и мы были единой силой бессмертного действа в сонме богов.