Пустыня
Шрифт:
Я поклонился малым поклоном, как принято кланяться малознакомым дамам. Ну, было принято. До революции. Гимназистов учили, а уж юнкеров и подавно. А сейчас — людей искусства. Чтобы на сцене в образе князя Болконского в кулак не сморкались.
— Баронесса фон Тольтц, — представил даму Спасский и посмотрел на меня, ожидая реакцию.
Ну, какая может быть реакция. Руку баронессе я целовать не стал, да она и не протянула руки.
— Я вас оставлю. Пойду, распоряжусь… Михаил, вы
— Воду, если можно. Перье, или какая во Франции вода есть. Или боржом.
И Спасский нас покинул.
Устроил, понимаешь, тет-а-тет. Конспиративную встречу.
— Вы, Михаил, вижу, в недоумении, — начала баронесса. По-русски начала.
— Не то, чтобы в полном, госпожа баронесса, но да.
— Моя девичья фамилия — Соколова-Бельская, — сказала она. — И Маша, Мария Александровна, твоя мать — моя дочь.
— А я, стало быть, ваш внук, госпожа баронесса?
— Да, без сомнения, — подтвердила баронесса. — Ты вылитая копия своего деда.
— Барона Тольтца?
— Нет. Кузнецова, Александра Петровича Кузнецова.
Я не стал спрашивать, что да как. Сама расскажет.
— Что вам, Михаил, известно о родителях Марии?
— Почти ничего, — медленно ответил я. Спешить не нужно, не на флажке играю.
— А все-таки?
— Погибли в начале войны. Отец маменьки был военным, красным командиром, а мать — учительницей.
— На самом деле все было не совсем так. Её отец, мой муж, Александр Петрович Кузнецов, и в самом деле был командиром. Комбригом. Арестован и расстрелян летом тридцать восьмого года, среди других командиров высокого ранга. Я в это время работала во внешнеторговой организации, в Лондоне. Переводчицей. И, узнав об аресте Александра, решила не возвращаться в Советский Союз, понимая, что ничего хорошего меня там не ждет. Стала невозвращенкой. Ну, а потом, уже в сорок четвертом году вышла замуж за Генриха Тольтца, барона. И стала баронессой.
— А маменька? Мария Александровна?
— Её воспитала моя двоюродная сестра. К Соколовым-Бельским у советской власти претензии не было. Артисты — это не комкоры.
— А маменька… знает о вас?
— Нет. Пока нет. Иметь родных за границей в вашей стране вредно. Всегда для карьеры, а нередко и для здоровья.
— Тогда почему вы, госпожа баронесса, сообщили об этом мне?
— Решила, что пришло время. Вы, Михаил, человек сдержанный, и не станете хвастаться бабушкой-баронессой. Это первое. Бабушка — не мать, это второе. У меня осталось не так уж много времени, это третье.
Я посмотрел на баронессу. Я, конечно, не оракул, но здоровье у женщины, сидящей напротив меня, вполне приличное для ее лет.
Она оценила мой взгляд.
— Нет,
— А Спасский? Борис Васильевич, он…
— Он был знаком с моим вторым мужем, бароном Тольтцем.
— Был?
— Генрих умер год назад.
— И у вас есть дети?
— Кроме Марии — нет.
Она встала, встал и я.
— Михаил, я понимаю, что мое появление для вас неожиданно. Подумайте, а там посмотрим, — и она ушла.
Вот тебе, Юрьев день, и бабушка!
Вернулся Спасский с молодой француженкой. Познакомил. Молодая француженка оказалась его женой. Подходили новые и новые гости, и нас знакомили. Виктор Платонович, Наталья Евгеньевна, Александр Аркадьевич, Михаил Михайлович, Василий Павлович, Владимир Емельянович…
Много говорили, немало пили, шутили, смеялись и даже пели. И я старался не выглядеть белым чижиком. Тоже говорил и смеялся, правда, негромко. Ничего, и так хорошо.
Часа через три разошлись и разъехались.
В такси я продолжал анализировать позицию. Бабушка, да? Но я так и не знаю, как ее зовут. Она не сказала, а я не спрашивал. Не знаю о ней вообще ничего, кроме того, что она баронесса. Собственно, и бабушка ли она мне? Пожалуй, да, бабушка. Есть в ней нечто от маменьки. Но почему — сейчас? Не потому ли, что я — миллионер? Во всяком случае, до понедельника? Возможно.
И что мне делать дальше? А пока ничего не делать. Там посмотрим, да.
Посмотрим.
Эпилог, он же пролог
20 июля 1976 года, вторник
Шереметьево встретило тучками и мелкой моросью. Вчера был ливень, а сегодня только морось, которой наш Аэрофлот не боится ни капельки.
Возвращение на родину — момент особенный. Как приземление после полёта. Важно и выйти на глиссаду, и не дать в последний момент козла, и вообще — почувствовать родную почву. На какой почве повредился наш принц? Так вот, чтобы не повредиться, да.
Толпы меня не встречали.
Да и не нужны мне толпы.
Лиса и Пантера — вот кто мне нужен.
Они-то меня и встретили.
— Ну, Чижик, здравствуй! А у нас сюрприз!
Что сюрприз, я заметил. Чужой глаз не разглядит, но мой-то — алмаз-ватерпас! Однако я не стал портить эффекта. Не стал, и дождался:
— Чижик, мы беременны! Готовься стать отцом!
Конец четвертой книги
Пятая книга размещена здесь:
Начну в сентябре