Пустышка
Шрифт:
— Злые нехорошие люди, — по-детски тихо ответила Еления и положила голову ему на плечо, закрывая уставшие глаза. — Ни за что… Будешь мне братом, Рон? Названным? — тихо пробормотала заплетающимся языком. — Мы как побратимы с тобой теперь… у папы так было на фронте.
— Нет уж, извини, — немного обиженно ответил Рон, чувствуя волнение. «Брат?! Не хватало ещё!». — Что такое «на фронте»?
— На войне, — уже совсем еле слышно прошептала Еля, практически «вырубаясь». — Почему не хочешь?
— Потому что я хочу стать твоим парнем, — твёрдо ответил Аверин, с нежностью смотря на уже полудремлющую девушку у него на руках.
— Моим…
— Затем, — тяжело вздохнул Рон, понимая, что серьезного разговора сейчас не получится. — Потому что влюбился в тебя… на свою голову.
Но Еления уже крепко уснула у него на руках, не услышав признания, и парень это понял. Ничего, у него будет ещё много времени для признаний. Теперь впереди вся жизнь, которую без Елении Рон уже не представлял.
Он нежно поцеловал спящую девушку в лоб и осторожно положил воздушное тело на кровать, заботливо накрыв одеялом. Подумал, что надо позвать кого-нибудь, чтобы сняли с нее мокрое полотенце и переодели в пижаму. Сам не осмелился.
С удивлением и недоверием рассматривал Рон спокойное нежное заплаканное личико спящей Елении. Если бы сам не видел, на что она способна и что вытворяла ещё полчаса назад, никогда бы не поверил.
Как? Откуда? Кто она такая?
Одновременно слабая и сильная, хрупкая и ловкая, ранимая и жестокая. Смелая. Отважная. Умная. Очень красивая.
Перед мысленным взором неожиданно возникло прекрасное стройное тело в душе, и Рон почувствовал, что сердце снова сделало замысловатый кульбит — «слишком красивая».
За пару дней новенькая перевернула его жизнь с ног на голову, завладела полностью сердцем и мыслями, а теперь спит, даже не подозревая о его чувствах, о том, что он мечтает о ней, восхищается и безумно влюбился. Впервые в жизни.
Рон понимал, что с ее появлением связана тайна, в которую его, скорее всего, никто из взрослых не собирается посвящать, но он постарается сам разобраться во всем — у него очень серьезные намерения в отношении Елении. Никто и ничто его не остановит.
О какой войне она говорила? Их империя давно ни с кем не воевала. Она чужеземка? Скорее всего.
— Побратим… тоже мне придумала, — проворчал парень под нос и вышел из палаты, с намерением позвать кого-то из девчонок, чтобы сняли с девушки мокрое полотенце и одели в нормальную одежду для сна.
Глава 20
Катрина собирала вещи, выгнав всех служанок, не желая никого видеть, — Ансар ясно дал понять, что она обязана покинуть дворец в ближайшие часы.
Герцог Аверин по фоннору сообщил герцогу Йоргусу, что дети уже в безопасности и никто не пострадал, особенно из младших, отсидевшихся в убежище. Тиски страха, последние несколько часов с чудовищной силой сжимавшие сердце, разжались. Как бы она не выглядела в глазах Ансара и окружающих, а своих детей Катрина очень любила. По-своему, как могла и умела, старалась дать им самое лучшее.
Страх за Эндрю и Олию не дал сразу в полной мере осознать все, что с ней случилось за последние несколько часов. Теперь же осознание того, что Ансар бросил ее, накрыло полностью.
Катрина понимала, что Ансар прав в своём желании больше не иметь с ней ничего общего, и она все заслужила, но от этого легче не стало. Хотя нет, немного все же стало — упал камень с души — во лжи очень тяжело жить, особенно, если каждый день понимаешь, что конкретно этот мужчина вообще ее не заслужил.
Да, она завралась и запуталась, но когда поняла, что совершила огромную ошибку, скрыв от Ансара Эндрю, а потом и Олию, стало уже поздно — страх потерять любимого человека не давал ей сделать шаг навстречу правде, и клубок из лжи, недомолвок и страха разоблачения с каждым годом увеличивался, все больше опутывая её.
— Сама бы себя не обманывала! — молодая женщина в сердцах швырнула в шкатулку жемчужное ожерелье, подаренное Ансаром на день рождение. — Ты боялась не просто потерять любимого мужчину, ты не хотела лишаться обеспеченной сытой жизни ластаны самого императора, — Катрина впилась презрительным изучающим взглядом в собственное отражение в зеркале трюмо. — Ты все заслужила, — твёрдо сказала прекрасной брюнетке с изумительными кошачьими изумрудными глазами. — Ансар сказал, что ты лживая тварь, и, знаешь, я полностью с ним согласна.
Катрина смотрела на своё отражение, в который раз удивляясь совершенной красоте, которой её наградили Боги их мира, и понимала, что от этой красоты все ее несчастья. Потому что с такой внешностью для пустышки одна дорога, как бы ты ее не избегала, — стать любовницей аристократа, его официальной ластаной — любимой женщиной, что в их империи среди не одаренного магией населения считалось удачей и привилегией.
Она всегда знала, что с ней так и будет, и с момента осознавания себя прекрасной девушкой морально была готова к этому. Но в то же время ей хотелось независимости и уверенности в том, что жизнь не будет полностью зависеть только от прихоти мужчины, пусть и самого родовитого аристократа, который в любой момент может бросить свою ластану и оставить без всякой помощи, как случилось с ее матерью. А ещё ей хотелось, чтобы мужчина, выбравший ее, не только восхищался ее внешностью, но и ей самой.
Катрина и сама порой удивлялась таким мыслям, но они привели ее к тому, что она пошла учиться в университет «для получения имперского обширного общего образования», пока без узкой специализации, и, как оказалось, не зря — учеба далась ей легко, полностью захватила, а затем она и сама стала преподавать, найдя в этом себя и обретя уверенность в завтрашнем дне и определенную независимость, о которой мечтала.
Так и не привыкнув к придворной жизни, дворцовым интригам и лести придворных аристократов, которые в лицо говорили одно, а за спиной обливали ее презрением и ненавистью, она, «покрутившись» при дворе пару месяцев, поняла, что эта жизнь не для неё, а вот одеваться в красивые дорогие платья, носить эксклюзивные драгоценности, жить в роскошном доме в центре столицы на зависть всем знакомым, посещать столичные театры и выставки на пару с императором ей нравилось. А ещё она получала огромное моральное удовлетворение от кислой физиономии Андриса Йоргуса каждый раз, как они сталкивались.