Путь Абая. Том 1
Шрифт:
— Горе мне, горе! Врасплох обрушились на мою голову! Опять беда настигла меня нежданно! — в отчаянии повторял Божей.
Его единственной надеждой были жигиты, успевшие сесть на коней. С соилами в руках, они маленькими кучками по пять — десять человек бросятся на Кунанбая с боков. Но ведь их так мало! Остальные все еще мечутся по лугу, ловя своих коней… Неужели враги нагрянут на них, не дав им даже вскочить в седла?!
Кунанбай скачет. Не останавливая отряда, он выделяет две сотни и посылает их в обход противника с двух сторон. Всадники с криком налетают на пасущихся коней — и те испуганно
Редкие ряды пешнх жигитеков, кинувшихся было навстречу Кунанбаю, опрокинуты многолюдным потоком иргизбаев. У Кунанбая достаточно людей и без отделившихся двух сотен, — трудно даже определить их число. Кони жигитеков, ударивших на Кунанбая сбоку, в один миг оказываются без седоков: врагу не стоит никакого труда сбить их, — на одного жигитека приходится сорок — пятьдесят иргизбаев.
Те, кто не успел добежать до своих коней, бьются пешие. Но что значит пеший перед конным? Расправа коротка: верховой с налету быстрым, точным ударом сбивает противника с ног. Такая участь постигает всех, кто далеко отошел от зимовья. И боевой клич нападающих, гордых своим превосходством и успехом, становится еще громче:
— Олжай! Олжай! Иргизбай! Иргизбай! Топай! Торгай! — яростно взывают они к духу Олжая и других предков, наводя страх на противника.
Все преграды сметены… Победители тесными рядами летят к постройкам. Несмолкающие крики, треск соилов, топот коней — все сливается в общий гул. Наступает страшная развязка набега.
Отряд Божея оставался перед зимовкой. Все подняли соилы и шокпары и маленькой ощетинившейся кучкой недвижимо стояли на месте. Враги обступали их со всех сторон.
— Отступайте к зимовке! Займем все двери, хоть к жилищам их не подпустим! Будем биться до конца! — закричал Байдалы и отвел свой отряд к строениям.
У дверей стали Байдалы и Божей, окруженные самыми смелыми и сильными жигитами во главе с обоими сыновьями Каумена.
Противник лавиной хлынул к постройкам. Верховые на всем скаку остановились и сгрудились перед самыми дверьми, ожидая приказа.
Кунанбай находился в центре толпы. Он еще не сошел с коня.
В эту минуту Даркембай протиснулся к дверям между Божеем и Байдалы и стал целиться из фитильного ружья на ножках, — бог весть, откуда оно у него взялось. Ружье было заряжено, — стоило только поднести огонь, и грянул бы выстрел. Даркембай, задыхаясь, окликнул Божея:
— У этого одноглазого нет сердца! Опять глумится над нами! Посторонись, я застрелю его!
И он стал поспешно высекать огонь. Но Божей дернул его за руку:
— Оставь! Не нам вершить кару над ним, — на то есть духи предков!
В этот момент раздался громкий голос Кунанбая:
— Выволакивайте их из нор! Свяжите, как рабов, и тащите оттуда!
Приказ звучал неумолимо. Толпа иргизбаев под предводительством Майбасара ринулась к дому. Перед дверьми они в нерешительности остановились. Но снова раздался окрик Кунанбая:
— Слезайте с коней! Ломайте двери! Напирайте все вместе! Даркембай и другие, окружавшие Байдалы и Божея. дрались отважно. Но прозвучал приказ Кунанбая — и огромная толпа нападавших ворвалась в строение.
Оборонявшиеся не могли даже размахнуться соилами под низким потолком постройки.
Едва Караша, Уркимбай и молодые жигитеки появились перед дверьми, толпа иргизбаев кинулась на них. Окровавленные, избитые, они продолжали сопротивляться, громко проклиная Кунанбая и понося его последними словами. Но Кунанбай не мог их слышать: шум и вой толпы заглушали все. Майбасар, дико сверкая глазами, исступленно кричал:
— Плетьми их! Не жалейте! С кем вздумали тягаться?
И его жигиты во главе с двумя посыльными — Камысбаем и Жумагулом — без сожаления работали плетьми, нанося удар за ударом.
Кунанбай не смотрел на это. Он продолжал пристально вглядываться в каждого, кого выволакивали из дверей. Он ждал только одного человека. Лишь на него он точил зуб. Этот человек был Божей.
Наконец показался и он. Но как он был не похож на других побежденных! Никто не осмеливался тронуть его, — Божей вышел сам, без понуждения. Малахай из лисьих лапок не был сбит с головы, и одежда не была изодрана, как у других. Иргизбаи только сопровождали его, сомкнувшись вокруг тесным кольцом.
Стегнув коня, Кунанбай вплотную подъехал к Божею. Байсал, не отстававший от Кунанбая, тоже приблизился, тронув коня. Кунанбай громко приказал Майбасару и Камысбаю:
— В плети!
Камысбай и Жумагул кинулись к Божею, сбили его с ног и повалили на землю.
— В плети его! Стаскивайте с него одежду и бейте! — ревел Кунанбай, наседая конем.
— Чтоб твой глаз вытек! Э, Кунанбай, духи предков проклянут тебя!.. — дико вскрикнул Божей.
Но его повалили, стащили шубу и чапан. Камысбай наотмашь занес плеть. Спина и поясница Божея были обнажены, белое его тело лежало перед конем Кунанбая. Толпа мгновенно смолкла. Наступила мертвая тишина.
Плеть Камысбая со всего размаху опустилась вниз. Вдруг кто-то рванулся вперед, бросился на Божея и прикрыл его своим телом.
Это был Пушарбай из племени Котибак — ровесник и друг Божея,
— Уа, довольно, довольно, Кунанбай!.. Араша!.. Араша!.. [47] — кричал он.
Это привело Кунанбая в неистовство, он весь вскипел и в диком бешенстве стал крутить плеткой, крича:
— Плетьми его самого! Бейте его, собаку!
— Посмей только! — раздался сильный, властный голос рядом с ним.
47
Араша — «Я — заступник». Произносящий это слово как бы принимает на себя вину другого.
Это был Байсал. Кунанбай резко обернулся и впился в него взглядом. Изменившееся лицо Байсала говорило слишком много. И все же Кунанбай не отступил.
— Бейте! Обоих бейте! — еще раз крикнул он.
Иргизбаи во главе с Майбасаром принялись за дело. Град ударов посыпался на Божея и Пушарбая.
Байсал, не слезая с коня, рванулся вперед и, нагнувшись, отшвырнул Майбасара.
— Котибак! Котибак! За мной, Котибак! — выкрикнул он родовой клич, и все котибаки дрогнули от этого призыва. Большой толпой они отделились от Кунанбая и перешли на сторону жигитеков.