Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое
Шрифт:
– Тогда позволь озвучить забавный вопрос, дражайший Берт. Где наш милый Квентин Дейкстра берет денежку на расширенный штат охранников? Платит за них из своего кармана? Не верю.
– Н-ну, если он представил убедительные доказательства угроз своей жизни и здоровью, то к нему могли быть представлены дополнительные силы.
Горрен усмехнулся; он ехидно улыбнулся Берту и снова откинул голову назад.
– Если эти доказательства сочли убедительными, – пробормотал он. – Я не то чтобы сталкивался, но слышал. Рассказывали мне. О случаях, когда доказательства угрозы жизни и безопасности расценивались как недостаточные. Охрану снимали, отправляли на участки, которые начальство оценивало как важные, а с чиновниками что-то случалось. Безобразие. – Он поднимал голову, ехидно смотрел на Берта. Пожав плечами, снова растекался в кресле. – После неких ЧП головы катились с плеч. Так что убирали и совсем мешающие единицы, и
Берт закатил глаза: остается молча надеяться, что Горрен не считает свои слова откровением. Тот – не считал. В конце концов, Берт Франк имел несчастье быть тем самым государственным чиновником. Он в таких вещах долго варился.
– Я решил перебраться сюда окончательно, – невнятно пробормотал Горрен, не поднимая головы.—Вообще, конечно, с моей стороны это глупость, куда более плодотворной кажется нива далеко-далеко на востоке, но что-то мне подсказывает, что все самое интересное начинается в Йоханнесбурге. Как ты думаешь, м, Берт?
– Что-то несомненно начинается именно здесь, – буркнул Берт, встал, прошелся к окну, вернулся обратно.
– Да-да, и я так считаю. А как поживает прелестник Коринт?
Берт глухо застонал, пнул кресло и огрызнулся:
– Пошел ты!
Горрен сел, оперся локтем о подлокотник, манерно сложил руки.
– Куда же, милый Берт? Неужели дражайший месье Ильмондерра уже сделал твою жизнь невыносимой? А казался таким душкой.
Берт навис над Горреном и прорычал ему в лицо:
– Не лезь не в свое дело!
Горрен ухватил его за рубашку:
– Отчего же. Твое душевное благополучие является моей первейшей заботой. А попутно и вещи, которые Ильмондерра может вынюхать через тебя.
– Да что он вынюхает! – огрызнулся Берт, пытаясь отстраниться от него. Но Горрен Даг держал его крепко.
– Куда больше, чем ты можешь думать, – спокойно ответил он, глядя на Берта прищуренными глазами. – И уже просто потому, что ты болезненно реагируешь на любое упоминание об этом змееныше, я и беспокоюсь о твоем душевном благополучии. Не все спокойно в райских кущах, э?
Берт ударил его по руке, Горрен выпустил рубашку; Берт отступил.
– Еще раз повторяю: не ввязывайся не в свое дело, – прошипел он и повернулся спиной.
– Милый Берт, я хотел бы верить твоим словам, но вынужден полагаться на личный опыт. А он подсказывает мне, что в нашем тандеме, который я до этого находил успешным и надежным, появилось слабое место. И оно – тот прелестник, любящий цветастые одежды. Не то чтобы они ему не идут, – Горрен прищурился в гурманском одобрении. – Напротив, месье Ильмондерра полон достоинств и желания их подчеркнуть. Но кажется мне, что ты несколько уязвим, когда оказываешься рядом с ним.
– И что ты предлагаешь? – развернулся к нему Берт. – Прекратить все?
– А ты сможешь? – меланхолично полюбопытствовал Горрен. После небольшой заминки, не спуская взгляда с кривившегося Берта, он продолжил: – Я всего лишь надеюсь на твое твердое желание максимально упрощать себе жизнь.
Берт только поморщился. Если бы он мог реанимировать в себе это желание, он был бы просто счастлив. Пока же – все оказывалось очень запутанным.
Едва ли легкомысленные отношения Коринта Ильмондерра и Берта были тайной для той же Тессы Вёйдерс. Неизвестно только, что она думает по этому поводу. Берт не хотел думать, санкционировала ли она настойчивость Коринта, или это была его собственная инициатива. В любом случае, жизнь оказывалась непомерно сложной, и веселей не становилась. Берт добросовестно пытался избавиться от Коринта – а тот мог быть настойчивым. Коринт Ильмондерра отчего-то жаждал общества Берта. Даже за те два часа, проведенные в обществе Горрена, Коринт несколько раз попытался связаться с Бертом. Горрен не делал вид, что не замечал настойчивости, с которой комм Берта давал знать о новых сообщениях; Берт ограничивался беглым взглядом и отказывался отвечать на сообщения; Горрен не реагировал на его поведение – ни одобрительным кивком, ни неодобрительной гримасой.
В любом случае, его куда больше интересовало, чего ждать от внутриафриканской политики в ближайшие два года, и именно это не поддавалось прогнозированию.
– Мой знакомый из лигейской гвардии категорически уверен в том, что их готовят к активным действиям, – хмуро говорил Берт.
– А национальные армии?
– Они всегда готовы, практически всегда находятся если не в процессе операций, то по крайней мере готовятся к ним.
– Мне очень, просто колоссально хочется узнать, чего от них ждать, – пробормотал Горрен. Берт недоуменно хмыкнул и нахмурился. Мельком глянув на него, Горрен пояснил: – Ты не дурак, Берт, и понимаешь, что если Дейкстра окажется там, куда стремится, то для мегакорпов наступят очень плохие времена. Собственно, они уже наступают. Дейкстра
– Попробовали бы они не. Хм, не окажутся ли они смещенными.
– Вот именно. Едва ли они решатся выступить против линии, которую Дейкстра так тщательно вырисовывает.
Что за линия это была, можно поспорить. Берт попытался. Он был уверен, что Дейкстра ограничится централизацией Африки с относительной самостоятельностью национальных правительств, предпочтет коллегиальное руководство – иначе придется ограничиваться недоверчивостью других Лиг. Берт все-таки считал Дейкстра просвещенным человеком, который иногда в силу обстоятельств готов действовать чуть более решительно, чем от него ждут. Горрен не пытался разубедить его. Он был почти уверен, что цель Дейкстра – как бы не установление авторитарной власти. Вполне возможно, создание современной империи. Если у него хватит духу и возможностей такое воплотить, если он сможет остаться в живых, то после пары десятков лет остальные Лиги примут и его. В конце концов, чем азиатские синдикаты отличаются от абсолютных монархий? Их лидеры последовательно эволюционируют от вроде демократов к тиранам, время от времени притворяющихся либералами. Намеков хватало и на одно, и на другое. Берт, как бы ни был он озабочен собственными впечатлениями после пресс-конференции, даже с учетом других выступлений Дейкстра все-таки не находил открытых указаний на его желание неограниченно властвовать. Горрен был уверен, что Дейкстра – продукт местных традиций, а они всегда ценили именно сильного лидера, и лучше бы ему быть таковым. Он решил сделать ставку на поддержку средних и низших слоев населения, достаточно разумных, чтобы думать не только о будущем дне, но и о том, что последует за ним, и это вынужденно ограничивало его в риторических средствах. После упорного, придирчивого обсуждения Берт и Горрен согласились, что Дейкстра оставляет соперникам очень мало шансов; если он ловко разыграет антимонопольную карту, то и другие Лиги будут вынуждены принять его, пусть и вопреки мегакорпам, чьи лоббисты многочисленны и активны. Иными словами, он скорее всего выиграет выборы, и очень вероятно, что для многих это возымеет не очень приятные последствия, но и помешать этому – крайне непросто.
Помимо прочего, Берт убедился, что Коринт Ильмондерра мог быть очень настойчивым. Он-то попытался свести к минимуму общение с Коринтом – не просто ведь очаровательный человек, дарящий Берту бесчисленные восхитительные моменты, а еще и личный помощник Тессы Вёйдерс. Берт хотел вообще завершить их знакомство – оставаться всего лишь приятелями для него невозможно, продолжать невнятную любовную связь, наполненную подозрением и бесконечными сомнениями, тоже не хотелось. Коринт же решил иначе – и Берт был бессилен.
Время от времени Берт подумывал о том, чтобы правдами и неправдами связаться с Тессой Вёйдерс и потребовать, чтобы она объявила Коринта Ильмондерру достоянием «Астерры» и самым эффективным психотропным оружием в биооболочке. Потому что Коринт был невероятно хорош, добиваясь своего – от Берта, официантов, работников самых разных салонов, кого угодно. Берт с трудом избавлялся и от желания столкнуть лбами Коринта и Горрена Дага – того еще проныру, просто для того, чтобы узнать, кто одержит верх. На стороне Горрена Дага был возраст: немного, лет на десять больше, чем прожил на белом свете Коринт. На стороне последнего было невероятное, хищное, неукротимое обаяние, которому невозможно было противостоять. Берт знал это наверняка – пытался противостоять. Не сразу: понадобилось несколько недель нерегулярных, непредсказуемых встреч, чтобы убедиться: тот томный, снисходительный, артистичный Коринт – это маска, либо какое-то странное «я», предназначенное для посторонних. В период установления контакта Коринт бывал благодушен, внимателен, говорил мало и предпочитал ограничиваться вопросами, а как он слушал! Задним умом Берт отметил, что даже тогда Коринт славно манипулировал им: заставлял платить – не потому, что нуждался в этом, а по странным причинам, о которых помалкивал, возможно, просто потому, что мог; переводил разговор на интересные, любопытные, важные ему темы и, задав несколько ловко оформленных вопросов, а на паравербальные средства он был щедр – сочувствено сведенные к переносице брови, сосредоточенно надутые губы, склоненная к плечу голова, изящные пальцы, легко касающиеся столешницы: как кошка лапкой, аккуратно и многозначительно, тело, наклоненное вперед, – заставлял собеседника рассказывать куда больше, чем тот считал нужным, чем хотел, чем рассчитывал. Но по-настоящему опасным Коринт стал после того, как соблазнил Берта. Подвел его к тому, чтобы он овладел милым, трагичным, несчастным Коринтом, поправлял себя Берт. Потешил свое мужское самолюбие, называется. Поддался гормонам. И которую неделю страдает от этого.