Путь бумеранга
Шрифт:
Верон подумал, что, при всей запутанности ситуации, отсутствие другого выхода относилось к её приятным плюсам. Он сказал:
– А можно как-то совместить моё нахождение в паузе и мире побольше чулана с обывательскими вопросами: «Где я?» и «Что это было?»
– Ты здесь, а что это было – зависит от смысла слова «здесь».
– Не стоило напрягаться для такого подробного ответа.
Девушка засмеялась.
– Чувство юмора – хорошая страховка в любой ситуации.
Верон потрогал песок и сказал:
– Раз ты про юмор, то, может, помнишь, как в «Криминальном чтиве» героиня Умы
– Полезное занятие. Звёзды всегда ответят мудрее людей, нужно только услышать. А с тем, что произошло, – очень просто… Всё будет зависеть только от того, где именно «здесь» ты захочешь оказаться.
– А что, есть варианты?
– Варианты есть всегда. Мы всегда находимся в точке пересечения множества миров.
– Звучит красиво, покажи хотя бы два.
– Ну как можно отказать после такого приятного полёта? Заходи… В одном из них ты прогуливался с девушкой по ночному пляжу и вы оказались в объятиях друг друга. В самом разгаре… свидания… точка сборки сместилась и вобрала мгновенную яркую галлюцинацию с иллюзией растянутости во времени. Из бездн твоего подсознания могло вынырнуть что угодно. Я называю это галлюцинацией и подсознанием в терминах первого из двух миров. В терминах мира привычной тебе матрицы будней. В этой матрице то, что люди считают своими праздниками, – те же будни, только слегка подкрашенные.
– Допустим. А что с другим миром?
– А в другом ты познакомился с девушкой, которая спускается из облаков и превращается в пуму.
– И в этом мире мы улетели из Трансильвании, а мой друг остался там без головы?
– Где там? В этом мире нет «там», есть только «здесь».
Верон помолчал, думая о том, что, когда упражняешься в подобной словесной эквилибристике после хорошего косяка, не покидая мягкого кресла, – это одно, но когда с твоим сознанием без всяких веществ происходят необъяснимые вещи – это совсем другое. У него вдруг возникло внезапное желание броситься без оглядки именно в тот мир, где всё возможно и Кузнец по его выбору носит либо не носит голову. Так в детстве Верон замирал перед прыжком в воду с высоченной скалы… Но навстречу этому замиранию почти помимо его воли подула прохладная мысль, что, вероятно, так и сходят с ума.
Девушка тут же прокомментировала:
– Вот-вот… Если даже ты, не самый зажатый в матрице, отступаешь, то что говорить о большинстве? Так и сидят в чулане всю жизнь.
Верон попытался вновь вызвать состояние перед прыжком в невозможность, но ничего не получилось. К тому же его отвлекли близкие очертания девушки, не стеснённые ни майкой, ни матрицей будней. Если днём дерзкими выглядели глаза Недианы, то ночью – её обнажённая грудь. Чтобы собраться, необходимо было снова послушать о мирах и точках.
– Ладно, а кроме этих двух?
– Если скажу, что есть игра самопознания Абсолюта… через точки сборки якобы самостоятельных индивидуумов, тебе это что-то добавит?
– Уверенный шаг к осознанию Абсолюта. У тебя, вижу, с этим всё в порядке.
–
– Тогда не было бы ни «здесь», ни тебя.
Недиана засмеялась. Её приятный смех и неизбежные при этом движения груди вновь досадно отвлекли на подступах к озарению. Верон подумал, что ещё в одном из миров ему подали экзотический коктейль из чувств – «Приятная досада».
– Скажи ещё, проводница… Что ты имела в виду, говоря об отсутствии другого выхода? Откуда мне нужно выйти и куда войти?
Девушка продолжала смеяться.
– Куда нужно, ты уже вошёл. И вышел тоже… Раз уж мы заговорили об Икстлане и Хенаро, то вспомни, как они с доном Хуаном потешались над бедным Карлосом. А цель была одна – сдвинуть его точку сборки, показать беспредельное великолепие миров за той же матрицей обычной реальности. Но весь фокус в том, что ощутить и понять её, как чулан, можно только покинув её. И ещё один фокус – всё это уже давно не тайна, и знания о путях выхода при желании доступны всем. Но знать путь и идти по нему – не одно и то же. Если уж через Голливуд, через Морфея в «Матрице», пришлось объявлять об этом Нео и всему миру, то насколько же глух этот мир…
Верон сказал:
– «Матрица», ясное дело, расшатала матрицу, но пилюли – это же не путь. При всех освежающих эффектах колесница и филателия в лучшем случае ведут к отходняку.
– Я не говорю о наркотиках. Продолжая пример дона Хуана – он пробивал ими бетонное сознание Кастанеды от безвыходности. Тот прочно засел и не хотел вылазить из своей привычной жизненной галлюцинации – вот его и отвлекали другими глюками. А споры о том, происходило ли всё описанное в реальности, смешны уже потому, что сама реальность в этих книгах объявлена описанием. Конечно, путешествовать с доном Хуаном по Сонорской пустыне прикольнее, чем, например, с Гуссерлем или Хайдеггером в их сухих абстракциях, но и там и там подойдёт дерридовское: «Нет ничего, кроме текста». И кто знает, не пишет ли кто-нибудь сейчас мои слова? Всё это вокруг, включая нас с тобой, вполне может быть чьим-то текстом. Вот тебе, кстати, и ещё один из множества миров.
Верон помолчал и спросил:
– В облаках открыли факультатив по философии?
Девушка ответила:
– Иногда спускаюсь… и книги сами открываются на нужных страницах. Или вдруг вижу страницу невыразимо прекрасного заката… И чувство, когда все страницы не разлетаются по ветру, а складываются в единую книгу, невозможно сравнить ни с чем.
– Буду признателен, если поможешь сложить листы этой ночи.
– Они-то сложены, это ты никак не поймёшь, что можешь открыть их на любой странице.
Верон сказал:
– Ладно, допустим, я «здесь». Но ещё важнее – «когда» я? Эта ночь за тем днём, когда мы познакомились на пляже, или прошли сутки?
– Я же сказала, что мы в трещине времени. Вне «где» и «когда», вне пространства и того времени, которое привязано к этому пространству.
– Но я же вижу тебя, чувствую ветер и песок, и часы в машине показывают какое-то время.
– Ты точно так же что-то видел и чувствовал за прошедшие сутки, либо за несколько прошедших минут, а часы всегда показывают что-то, что люди считают временем.