Путь бумеранга
Шрифт:
– Зайдём с другой стороны. Если я сейчас сяду в «мерс» и доеду до кого-нибудь… он же мне скажет, какое сегодня число… Если время за полночь, то должно быть двадцать пятое июля. Или двадцать шестое.
– Даже в календаре этот день особый. День вне времени. Может быть, он повторился дважды. Или бесконечно много раз. Но и это не главное. Главное, что ты не сядешь ни в какой «мерс», пока сидишь со мной на этом одеяле. Считай, что ты и всё вокруг находитесь внутри твоего сознания. Может, после всего, что произошло, у тебя и получится. Всё всегда у всех и происходит внутри,
Она излагала красиво, но опять уводя одновременно во все стороны. Верон сказал:
– Ответь на простой вопрос. Вот это главное. Мой друг сейчас жив или мёртв?
– Мы все живы и мертвы. Разница в моменте времени или точке пространства, что в календарях – одно и то же. И разница в степени осознания иллюзий.
– Опять Ума Турман… Можно попроще, как для высунувшего из чулана нос?
– Хорошо, представь яркий сон, где ты общаешься с умершим. Ответь на простой вопрос: он жив или мёртв?
– Наверное, жив в реальности сна и мёртв в реальности яви.
Девушка кивнула.
– А достоверность этих двух реальностей – дело вкуса. Во сне всё очень даже реально, тем более если имеешь некоторые навыки поведения. В яви начальным навыкам тебя учат не один год, а сном никто не занимается. Некоторые народы, например, имеют привычку считать жизнь во сне настоящей. Я привела пример сна только потому, что тебе этот опыт максимально доступен. Ты, кстати, сейчас спишь или бодрствуешь?
– Скорее бодрствую, но с твоими полётами трудно утверждать. Я читал обо всех этих отдельных реальностях… у того же Кастанеды, у мистиков… Теоретически понимаю…
– А когда попал в практику, потерялся? Видно, потому и попал, что готов попасть. Да и наше будущее влияет на наше настоящее не меньше, чем прошлое. Идёт зов из времени… Я сама до конца не могу объяснить… в том числе и то, что происходит… Ты помогаешь мне что-то собрать так же, как и я тебе.
Верон снова поплыл в её словах и снова попытался собраться.
– Кто ты такая? Хотя уже спрашивал…
– Сложный вопрос для любого. Ты сказал «проводница», можно и так. Можно ещё назвать идущей. По дороге познания.
– И давно идёшь? С этими твоими… всякими штуками…
– Много жизней. А всякие штуки – просто владение своими образами. То, что ты видишь, – это же не я, а мой образ. Но в последнее время складывается впечатление, что та, которая я, на пороге нового знания. Скорее всего, все мы на пороге совсем новых знаний. Последние поколения рождаются в очень разных мирах. Пробрось тенденцию в будущее – не нужно особой фантазии, чтобы увидеть изменение самой структуры реальности.
– Ещё один обывательский вопрос, насчёт будущего… Куда я теперь проброшусь?
– Раз беспокоишься о друге, выбери реальность с ним. А то зависнешь в этом «здесь» и будешь вечно морщить лоб в раздумьях. И потом просто подумай… обо всём этом… Ты ведь будешь думать? Например, обо мне…
Она едва заметно улыбалась и смещала прицел внимания с неосязаемых движений мысли на линии своего тела, мягко обозначенные в темноте лунным светом. Верон вдруг услышал шум волн и ощутил
Девушка сказала:
– А реальность того, что с тобой произошло, может проявиться и совсем неожиданным образом. Твоё состояние на крыше машины, перед прыжком и полётом, уже существует как форма. Кто-то может наполнить эту форму личным проживанием, и я притянусь по вибрациям так же, как спустилась из облака.
– Про вибрации – не очень понятно, но ощутимо…
– Вибрацию можно выразить рядом цифр и набрать телефонным номером. И спросить кого угодно. Как зовут твоего друга?
– Саша. Хотелось бы так обратиться.
– Для этого действительно нужно только захотеть.
С последними словами её интонация и поза слегка изменились. Верон так и не понял, какие вибрации, уходящие в телефонный номер, она имела в виду, но притяжение было несомненным. После проведённого диалога одеяло под их телами выглядело ковром-самолётом, к которому прилепили земной шар.
Они летели на этом шаре, глядя друг другу в глаза среди звёзд, которые смотрели на их неотвратимое притяжение. Они двигались, как в замедленной съёмке, касаясь друг друга, и Верон плавно, но всё полнее с каждой новой секундой, сливался с лунными бликами на её теле. Как и секунды, каждая волна близкого моря приносила новое наслаждение. Верон твёрдо решил уследить за своей точкой сборки даже при мегатонной бомбе оргазма, но теперь это было похоже на желание не пропустить момент засыпания. И если в первый раз Вселенная взорвалась, то сейчас она просто растворилась струями нежного экстаза. Точка сборки никуда не делась – она мягко и незаметно унесла Верона в совсем другой сон.
12
Сон был очень живым, но Верон твёрдо знал, что это сон. Он разговаривал с Кузнецом, и чьи-то слова о том, чтобы представить во сне общение с умершим, тревожили его. Они ехали в своём «мерсе» по лесной извилистой дороге, Кузнец рассматривал карту Трансильвании и подсчитывал расстояние до румынского городка Брана. Всё это навевало предчувствие какого-то трагического исхода. Путешествие протекало мирно и безмятежно, но напряжение не покидало Верона, и он даже удивился, когда ближе к вечеру они без приключений добрались до холма с замком Дракулы.
Два сторожа в румынских шапках открыли ворота. В замке размещался музей, зарабатывающий на тяге туристов к мистике, но часы посещения уже истекли. Жестами и на ломаном русском сторожа убеждали, что на закате туда никто не ходит. Несколько купюр и бутылка виски сделали их сговорчивее, но открывать внутренние покои они отказались наотрез.
Брановский замок оказался небольшим, но впечатляющим какой-то глубокой и мрачной угрюмостью. Островерхие башни и крепкие стены сочетали основательность с устремлённостью ввысь. Замок состоял из разных частей, плотно сбитых в несколько асимметричный, но обладающий скрытым единством ансамбль. Он стоял на возвышенности, с трёх сторон окружённый обрывистыми лесными склонами.