Путь через равнину
Шрифт:
— Ты лжешь! Все видели, как ты бежал среди табуна с копьем в руке.
— Не лгу! Я пытался спасти Эйлу. Она сидела верхом на одной из тех лошадей, и я не мог позволить, чтобы табун увлек ее дальше.
— Эйла?
— Вы не видели ее? Это женщина, с которой я путешествую.
Аттароа расхохоталась.
— Ты путешествуешь с женщиной, которая ездит на спинах лошадей? Если ты не рассказчик небылиц, ты упустил свое призвание. — Она указала на него пальцем. — Все, что ты рассказал, ложь! Ты лжец и вор!
— Я не лжец и не вор! Я рассказал тебе правду и ничего не украл у тебя! — убежденно воскликнул Джондалар; в душе, однако, он не мог порицать ее за то, что она не верит ему. Если не видели Эйлу, то как могли поверить в то, что они путешествуют верхом на лошадях? Он начал волноваться, что никогда не убедит Аттароа в том, что не лжет, что вмешался в их охоту нечаянно. Если бы он вполне осознавал свое положение, то был бы куда более осторожен.
Аттароа изучающе смотрела на стоявшего перед ней высокого, сильного, красивого мужчину, который завернулся в шкуру, сорванную с его клетки. Она заметила, что его светлая борода чуть темнее волос, а глаза невероятно синего цвета. Внезапно возникшее сильное влечение к нему вызвало болезненные воспоминания, упорно подавляемые, они и стали причиной странной двойственной реакции. Она не могла позволить себе увлечься мужчиной, потому что это чувство может дать ему власть над ней, — никогда она не позволит никому, особенно мужчине, вновь заполучить власть над ней.
Именно поэтому она забрала его парку и заставила стоять на холоде, лишила воды и пищи. Унижение — вот самый простой путь подавлять мужчин. Пока у них есть силы сопротивляться, их нужно держать связанными. Но Зеландонии, завернувшись в шкуры, что было запрещено, не выказывал ни малейшего страха. Только посмотрите на него, столь уверенного в себе! Он вел себя так независимо и вызывающе! Он даже осмелился критиковать ее перед всеми, включая мужчин в Удержателе. В отличие от других он не дрожал от страха, не спешил умилостивить ее. Она сомнет его, покажет, как обращаться с ему подобными, а затем… он умрет.
Но прежде чем сломить его, она немного поиграет с ним. Кроме того, он сильный человек, над ним будет трудно взять верх, если он решит сопротивляться. Сейчас он слишком мнителен, поэтому надо успокоить его, притупить бдительность. Его нужно ослабить. Ш'Армуна кое-что разузнает. Аттароа наклонилась к шаманше и что-то сказала ей. Затем она посмотрела на мужчину и улыбнулась, но так зловеще, что мороз продрал его до костей.
Джондалар создавал угрозу не только для нее, он угрожал хрупкому миру, который пыталось сотворить ее больное воображение…
— Иди за мной, — сказала Ш'Армуна, отойдя от Аттароа.
— Куда мы идем? — спросил Джондалар. За ним следовали две женщины с копьями.
— Аттароа хочет, чтобы я полечила твою рану.
Она привела его к жилищу на дальнем конце селения. От узкого входа коридор вел к другому низко расположенному отверстию. Скрючившись, Джондалар спустился на три ступени вниз. Никто, кроме ребенка, не мог беспрепятственно войти в это жилище. Однако внутри Джондалару удалось встать в полный рост. Женщины, сопровождавшие их, остались у входа.
Когда его глаза привыкли к полумраку, он заметил у дальней стены кровать, покрытую необычайно белым мехом. Мехом животного, которое считалось священным у его народа, как, впрочем, и у многих других. Под потолком и вдоль стен сушились травы, еще больше, наверное, их было в многочисленных корзинах и сосудах на полках. Любой Мамут или Зеландонии, попав сюда, почувствовал бы себя как дома, не хватало одного — пространства: обычно в жилище Той, Кто Служит Матери, совершаются ритуальные церемонии, и поэтому необходимо место для гостей. Но здесь было слишком тесно. Видимо, Ш'Армуна жила одна и к ней редко кто приходил.
Он наблюдал, как она разожгла костер, подложила туда сучьев, как налила воды в почерневший от употребления пузырь — желудок животного, приделанный к раме из костей. Из корзины на полке захватила горстку какой-то сухой травы. Когда вода стала просачиваться из пузыря, она повесила его прямо над огнем — теперь, пока в нем есть вода, он не загорится.
Хотя Джондалар не знал, что это, но запах, идущий от горшка, был знакомым, от него веяло домом. И вдруг он вспомнил, что в Зеландонии они использовали такой же лечебный отвар для ран и порезов.
— Ты очень хорошо говоришь на языке Зеландонии. Ты долго жила там?
— Несколько лет.
— Тогда ты знаешь, что наши люди всегда радушно принимают гостей. Я не понимаю этот народ. Чем я заслужил такое обращение? Ты жила с нами долго. Может быть, ты знаешь мою мать. Я сын Мартоны… — Он замолчал, увидев, как исказилось ее лицо. Она была так шокирована, что стала еще уродливее.
— Ты — сын Мартоны, рожденный у очага Джоконана?
— Нет, там родился мой брат Джохарран. Я же родился у очага Даланара, который стал спутником матери позже. Ты знала Джоконана?
— Да. — Она опустила глаза вниз, затем перевела взгляд на сосуд над огнем.
— Тогда ты должна знать мою мать! А если ты знала Мартону, тогда тебе известно, что я не лжец. Она не могла бы воспитать лжеца. Знаю, что это невероятно, я сам почти не верю, но женщина, с которой я путешествую, была на лошади, когда табун гнали к пропасти. Та лошадь была выращена ею и не принадлежала к табуну. Не знаю, жива ли Эйла. Ты должна сказать Аттароа, что я не лжец! Мне надо найти Эйлу, хотя бы узнать, жива ли она!
Страстная речь Джондалара не пробудила никакого отклика. Женщина даже не отвела глаз от кипящей воды. Она знала, что он не лжет. Одна из охотниц Аттароа рассказывала ей о женщине, скакавшей на лошади.
— Так ты знала Мартену? — спросил Джондалар, приблизившись к огню.
— Да, раз уж была там. В юности меня послали учиться в Девятую Пещеру Зеландонии. Садись здесь. — Она взяла мягкую кожу и, смочив ее в отваре, промыла его рану и внимательно рассмотрела ее. — Ты был ненадолго оглушен, но ничего серьезного. Само заживет. Может, у тебя болит голова? Я дам тебе кое-что.