Путь через равнину
Шрифт:
— Но обезножить двенадцатилетнего мальчика было труднее. Он дрался и кричал, но тщетно, — сказал Ибулан. — И, услышав его агонию, никто здесь больше не таил зла на него. Он уже здорово поплатился за свое прежнее поведение.
— Правда ли, что она якобы сказала, что у всех мальчиков будут покалечены ноги? — спросил Оламан.
— Так сказал Ардеман, — подтвердил Ибулан.
— Она что, считает, что может приказывать Великой Матери, что делать? Пытается заставить Ее творить только девочек? — спросил Джондалар. —
— Зеландонии прав, — сказал Ш'Амодан. — Великая Мать уже пыталась предупредить ее. Только подумайте, как мало детей родилось за последние несколько лет. И ее заявление о мальчиках, наверное, переполнит чашу терпения Великой Матери. Детей нужно охранять, а не калечить.
— Эйла была бы просто вне себя, — хмуро сказал Джондалар. — Не знаю, жива ли она.
Мужчины переглянулись, не зная, что сказать, хотя на уме у них был один и тот же вопрос. Наконец Ибулан произнес:
— Это та женщина, которая, как ты говорил, может ездить на лошади? Это, должно быть, могущественная женщина, если может властвовать над лошадью.
— Она бы так не сказала, — улыбнулся Джондалар. — Но я думаю, что у нее больше силы, чем она думает. Она ездит только на кобыле, которую сама взрастила, хотя она скакала и на моей лошади, но моей труднее управлять. В этом и была сложность…
— Ты тоже можешь ездить на лошади? — недоверчиво спросил Оламан.
— Я могу ездить на одной… и на Эйлиной тоже, но…
— Значит, это правда?
— Конечно, правда. А зачем мне надо было придумывать это? — Он посмотрел на их скептические лица. — Может быть, мне лучше было бы начать сначала. Эйла воспитала маленького жеребенка…
— А как к ней попал жеребенок? — спросил Оламан.
— Она охотилась и убила его мать, а затем уж увидела жеребенка.
— Но почему она вскормила его? — спросил Ибулан.
— Потому, что он остался один и она была одна… Это долгая история. В общем, ей нужен был кто-то, и она решила взять жеребенка. Когда Уинни — так Эйла назвала лошадь — выросла, она принесла жеребенка. Как раз тогда, когда мы встретились. Она показала, как надо ездить, и отдала жеребенка мне, чтобы я его учил. Я назвал его Удальцом. Мы прошли путь от Летнего Схода племени Мамутои вокруг южной оконечности вот тех гор, ехали в основном на лошадях. Здесь нет ничего сверхъестественного. Дело лишь в том, что их надо взращивать со дня их рождения, как мать заботится о своем ребенке.
— Ну-ну… если ты так говоришь… — сказал Ибулан.
— Я говорю так, потому что это правда. — Он решил, что его объяснения бессмысленны. Чтобы поверить, им надо увидеть, а это вряд ли случится. Эйла исчезла, так же как исчезли и лошади.
Тут ворота открылись, и вошла Ипадоа в сопровождении нескольких женщин. Сейчас, зная о ней больше, Джондалар изучающе смотрел на женщину, которая так жестоко искалечила двух детей. Он не знал, кто более отвратителен: тот, кто отдает такие приказы, или тот, кто выполняет их. Хотя он не сомневался, что Аттароа могла бы сделать это и сама. Было очевидно, что с ней что-то не так. Какой-то темный дух, прикоснувшись к ней, лишил ее человечности. Но Ипадоа? Она вроде бы обычная женщина, но как может она быть столь жестокой и бесчувственной? Может быть, и она была лишена души?
К всеобщему удивлению, в загон вошла сама Аттароа.
— Она никогда не входила сюда, — сказал Оламан. — Чего она хочет? — Он был явно напуган.
За Аттароа вошли женщины, несшие подносы с жареным мясом и сосуды с аппетитно пахнущим супом. Конина! Разве охотники уже вернулись? Джондалар давно не ел конины, он не очень любил ее, но сейчас так пахло! Внесли также большую флягу с водой и чашки.
Мужчины жадно смотрели на процессию, но никто не пошевелился, боясь сделать что-то, что заставило бы Аттароа передумать. Они также опасались, что это очередной жестокий обман: внести, показать и унести.
— Зеландонии! — скомандовала Аттароа. Джондалар, подходя к ней, вглядывался в ее лицо, резко очерченное, ясное и хорошей формы. Она и в самом деле была по-своему красивой или могла бы быть таковой, если бы не жесткая властность. В уголках губ затаилась жестокость, а во взгляде недоставало душевной мягкости.
Появилась Ш'Армуна. Должно быть, она пришла с другими женщинами, но он не заметил ее.
— Я говорю за Аттароа, — сказала она на языке Зеландонии.
— Тебе за многое придется ответить, — сказал Джондалар. — Как ты могла позволить совершиться подобному? Если Аттароа лишилась разума, то у тебя-то он есть. Ты отвечаешь за все. — Его ледяные синие глаза были полны гнева.
Аттароа что-то сердито сказала.
— Она не хочет, чтобы я говорила с тобой. Я здесь только для перевода. Аттароа требует, чтобы ты смотрел на нее, когда говоришь.
Джондалар взглянул на женщину-вождя, выжидая, когда она заговорит. Ш'Армуна начала переводить:
— Как тебе нравятся эти… удобства?
— А как она хочет, чтобы я к этому относился? Злая улыбка заиграла на лице Аттароа.
— Уверена, что ты уже много слышал обо мне, но не стоит верить всему, что слышишь.
— Я верю в то, что вижу.
— Ты видел, что я принесла сюда пищу.
— Я не вижу, чтобы кто-то ел, а они все голодные. Ее улыбка стала шире.
— Они будут есть, а ты — ты должен. Тебе пригодится твоя сила. — Аттароа громко расхохоталась.
— Думаю, что так.
После того как Ш'Армуна перевела, Аттароа внезапно ушла, жестом показав, чтобы женщина шла за ней.
— Ты отвечаешь за все! — крикнул в спину Ш'Армуны Джондалар.
Когда ворота закрылись, охранница сказала: