Путь через равнину
Шрифт:
— Как Рошарио? — спросила она. — Еще не проснулась?
— Проснулась и говорит, что хочет есть. Пришла Каролио с пристани, она что-то готовит для нас, но мы решили подождать тебя.
— Пойду проведаю ее, а затем искупаюсь.
Она уже приближалась к дому, когда навстречу ей вышел Доландо, следом выскочил Волк, бросился к ней и, положив лапы на ее плечи, лизнул в лицо.
— Волк, отпусти! В руках у меня целая охапка трав.
— Кажется, он рад тебя видеть, — сказал Доландо. — Я тоже рад. Рошарио нуждается в тебе.
Он явно хотел, чтобы она продолжала лечить его подругу, несмотря на вчерашние угрозы.
— Тебе что-нибудь нужно? Что я могу сделать для тебя? — спросил он, заметив, что она принесла много трав.
— Я хотела бы высушить все это, и мне нужна вешалка. Ее нетрудно сделать, но мне потребуются дерево, сухожилия и ремни для подвешивания.
— У меня есть кое-что получше. Шамуд тоже лечил высушенными травами, и я знаю, где находятся его приспособления. Можешь воспользоваться ими.
— Великолепно, Доландо.
Он кивнул и ушел куда-то. Увидев Рошарио, сидевшую на кровати, Эйла улыбнулась. Положив травы, она подошла к женщине.
— Не знала, что Волк вернется сюда, — сказала Эйла. — Надеюсь, он не побеспокоил тебя?
— Нет. Он меня охранял. Едва войдя, сразу подошел ко мне. Я погладила его. Тогда он отошел в этот угол и лег, все время следя за входом. Этот угол теперь его место.
— Ты хорошо спала? — устраивая Рошарио поудобнее, спросила Эйла.
— Это была самая лучшая ночь с тех пор, как я сломала руку. Особенно после того, как мы с Доландо как следует наговорились. — Она посмотрела на высокую светловолосую незнакомку. Джондалар привел ее совсем недавно, и она так много изменила в их жизни за столь короткое время. — Он, совсем не подумав, наговорил вчера тебе обидных слов, он просто растерялся. Долгие годы он переживал смерть Доралдо, так и не смог смириться с ней. Он не знал всех обстоятельств до вчерашнего вечера. Сейчас он пытается выжечь в себе многолетнюю ненависть к тем, кого он считал грязными животными, и ко всему, что с этим связано, включая тебя.
— А как ты? Он ведь был твоим сыном.
— Я тоже ненавидела их, но мы взяли Джетамио, когда умерла ее мать. Она, конечно, не могла заменить сына, но ее болезнь требовала такой заботы и ухода, что у меня не было сил все время скорбеть о его смерти. Как только я почувствовала, что она стала моей дочерью, то начала реже вспоминать сына. Доландо тоже полюбил Джетамио, но мальчики, особенно родившиеся в собственном доме, имеют особое значение для мужчин. Он не мог забыть смерть Доралдо, так как вырастил его. — В глазах Рошарио сверкнули слезы. — А теперь умерла и Джетамио. Я боялась брать к себе Дарво, опасаясь, что и он умрет молодым.
— Это нелегко — потерять сына или дочь.
Рошарио увидела, как гримаса боли скользнула по лицу молодой женщины, она встала и, подойдя к костру, начала готовить снадобья, которые вскоре и принесла в деревянных чашках. Рошарио никогда не видела таких. У Шарамудои инструменты, утварь и посуда обычно украшались орнаментом, резным или расписным, иногда применялись оба способа одновременно, как у Шамуда. Чашки же Эйлы, очень тонко сделанные, хорошей формы, прекрасно отшлифованные, были совершенно гладкими, свободными от украшений.
— Сейчас болит? — спросила Эйла, помогая Рошарио лечь.
— Немного, но гораздо меньше, чем прежде. Эйла стала снимать повязку.
— Думаю, что опухоль стала меньше, — сказала она, рассматривая руку. — Это хороший признак. Я наложу шину на случай, если ты захочешь встать, а вечером опять смажу. Когда опухоль спадет, я сделаю повязку из березовой коры, которую ты будешь носить, пока кость не срастется, по крайней мере полтора полнолуния, — говорила Эйла, снимая влажную повязку из кожи косули и рассматривая синяк, появившийся после вчерашних ее манипуляций.
— Березовую кору?
— Если ее размочить в горячей воде, она становится мягкой и легко принимает любую форму. Когда же она высохнет, то будет так держать кость, что она срастется прямо, даже если ты будешь ходить и двигать рукой.
— Ты хочешь сказать, что я встану и смогу что-то делать? — радостно улыбаясь, спросила Рошарио.
— Пока в твоем распоряжении будет одна рука, но почему тебе не стоять на двух ногах? Ты ведь лежала из-за боли.
— Это так.
— Прежде чем я наложу повязку, хочу, чтобы ты пошевелила пальцами. Это может быть больно.
Эйла старалась не выказывать тревоги. Если что-то будет мешать Рошарио двигать пальцами, то это означало бы, что из-за внутренних повреждений возможности руки будут ограниченными. Обе внимательно смотрели на кисть руки и облегченно вздохнули, когда Рошарио согнула средний палец, а затем и остальные.
— Это хорошо, — сказала Эйла. — Теперь сожми в кулак. Больно?
— Больно, но я могу это сделать.
— Очень хорошо. А теперь подвигай рукой. Можешь согнуть кисть в запястье?
Сжав зубы и тяжело дыша, Рошарио сделала нужное движение.
— Этого достаточно, — сказала Эйла.
Услышав предостерегающий лай Волка, более похожий на фырканье лошади, они обернулись и увидели Джондалара.
— Могу я что-то сделать для вас? Может быть, помочь вывести Рошарио на улицу? — Джондалар посмотрел на обнаженную руку женщины и сразу же отвел глаза. Зрелище было не из приятных.