Путь Черной молнии
Шрифт:
В санчасти нашли носилки и, уложив лейтенанта Брагина, укрыли с головой окровавленной простыней. Офицеру приказали молчать, во избежание над ним самосуда. Так же решили отдать активиста, упавшего с вышки, у него был поврежден позвоночник и помещение первого отряда, временно заменявшего лазарет для активистов, ночью сотрясалось от его криков.
Отдавали труп погибшего товарища. Проносили его до вахты с открытым лицом, в отличие от лейтенанта Брагина.
Все расступались и снимали головные уборы, прощаясь с Игорем, так звали умершего заключенного.
Открыв входные двери на КПП, Воробьев позвал военных. С другой стороны показались офицеры и солдаты с автоматами. Осужденных и вооруженных военных людей разделяли двойные решетки.
– Возьмите офицера, он тяжело ранен. Этот тоже, но он заключенный - активист. Третий погиб, к ноге привязана записка, там все его данные.
Майор приказал Сашке и остальным заключенным покинуть помещение превратной комнаты, только после того, как они вышли, солдаты, открыв решетки, забрали пострадавших и погибшего.
Со стороны свободы раздались гневные выкрики:
– Сволочи, вы еще ответите за то, что натворили. Звери недобитые!
Сашка стоял около крыльца и недоумевал: "Вроде доброе дело сделали, отдали раненного лейтенанта. Наверно мы со стороны кажемся им зверьми". Он пожал плечами, и тяжело вздохнув, уныло побрел к главному костяку восставших.
Дрон и блатные, проводив погибшего, организовали общий сход зоны. Теперь в состав комитета восставших вошли многие мужики, принявшие активное участие в отражении атак штурмующих.
Звеньевые доложили, что в промзоне найдены на складе еще две бочки с бензином. Мужики наготовили добавочно штырей, но только механическим способом: в промзоне, как и в жилзоне, тоже отсутствовал свет. Самодельных бомб осталось немного: всего пять, но напичканных смертоносной начинкой. Три отдали, защищающим центральные ворота, а две в промзону.
Продуктов на складе почти не осталось, с водой тоже напряженное положение, ее подачу прекратили еще вчера. Приходилось ходить по промзоне и искать остатки воды, ее тут же под "охраной" относили в столовую.
Мужики начали роптать. Кто был посмелее, поговаривали, чтобы прекратить бунт и сдаться ментам. "Все равно ни сегодня, так завтра менты ворвутся в зону, и ничего хорошего от этого ждать не стоит",- высказывались осужденные.
Дронов и многие люди в комитете понимали, что силой бесполезно выгонять мужиков на баррикады и уговоры тоже не помогут. Пришлось согласиться на организацию своеобразного референдума, чтобы часть заключенных, желающая отстаивать свои права, продолжала неповиновение властям, а кто не видит в этом смысла, должны удалиться в бараки и не высовывать из них носа.
– Давно это было,- вспоминал Макар,- на Индигирке лагерь размещался, так мы там бунт с голодухи подняли. Два дня пытались доказывать власти, что чего -то стоим в этой жизни. Да куда там, разве нас послушала власть. Ворвалась ВОХРА в лагерь, да давай нас всех месить, да приговаривать: "Жрать хочется?! Сейчас до сыта накормим,
– Сейчас не то время, за зоной прокуратур находится, солдатне не дадут избивать мужиков,- высказался кто-то из толпы.
– Нас все равно ждет неминуемое избиение,- обратился Дрон к столпившимся осужденным,- но вдумайтесь мужики: единственное, о чем нам не придется жалеть потом, что менты нас не сломили, а значит, есть еще люди, которые им не по зубам. О мусорской системе и о нас - заключенных, недоверчивые говорят так: "плетью обуха не перешибешь", а я скажу по - простому, если эта плеть находится в умелых руках и управляет этими руками голова со смыслом, то можно просто выбить оружие из рук. Так что мужики, кто с нами - пошли на баррикады.
На плац подходили новые люди: одни садились прямо на асфальт перед Дроновым, другие мостились на корточках, третьи располагались стоя, полукругом. В дальних рядах вслушивались в слова бунтовщика - предводителя
– Пацаны, мужики, каждый из вас должен принять какое-то решение. Мы ни кого не заставляем под палками продолжать бунт, сегодня все равно менты пойдут на решающий штурм, и чем он закончится, мы догадываемся. Пугать не буду, но самых активных бунтарей раскрутят по полной, и тех, кто поддерживал их, "милость ментовская" тоже стороной не обойдет. Я сейчас обращаюсь к тем, кто колеблется: на вас все равно накинут ярмо и туже затянут на вашей шее хомут, а писк недовольных режимом затихнет там, где мусора создали невыносимую духоту.
Кто боится, пусть идет в отстойник, в специальный барак, мы того винить и презирать не станем, вы и так сделали многое за эти сутки. Вы поверили в себя и сделали попытку доказать власти, что вы не рабы, а настоящие люди. Каждый из вас выбирает свою дорогу в жизни, кто духом крепче, тот ищет свободу. Но искать ее не нужно за забором - она внутри нас, - Дронов ударил себя в грудь кулаком,- а кто не готов к таким испытаниям, пусть ищет нору поглубже, но в зоне, глубоко не спрячешься, власти везде достанут.
– А что нам остается делать? Ведь мы же не такие идейные, как ты,- произнес один мужик.
– Ну, хорошо!- сказал Дронов,- ты, он, все вы - не идейные. Вы залетели сюда не по политическим, а по уголовным статьям. Завтра вы выйдете на волю, а послезавтра под "пьяную лавочку" снова сюда залетите и основная масса это сделает с умыслом. Смысл в чем? Дать своей бабе в морду, за то, что она пересолила суп, и сесть за нее на срок или плюнуть менту в харю, и сказать ему, что он такой же гад, как и его хозяева в Кремле. Это уже ваш выбор!