Путь домой

Войтенко Алекс

— Твоя работа, с этого мгновения, борьба за народное дело. За счастье окружающих тебя крестян и рабочих, за радость, за улыбки детей. А новые документы, ты получишь уже сегодня, и они будут подписаны нашими лидерами Сильвио Майорга и Ригоберто Крусо.

Чуть позже я, демонстративно достав из кармана пакет документов, и перед всем строем опустил его в пылающую жаровню, одновременно с этим произнося слова клятвы:

— Я, Уго Гонсалес. — Да я сознательно назвал другую фамилию, и сделал это по нескольким причинам. Во-первых, чтобы оторваться от Альварес. Я очень сомневался, что они придут и сюда, но все же некоторые опасения у меня были. И во-вторых, не собирался задерживаться здесь надолго. Если появится возможность постараюсь как можно быстрее покинуть этот сброд, считающий себя непобедимыми воинами. А на самом деле являющимися запуганными донельзя крестьянами и молодыми пацанами

от пятнадцати до двадцати лет со слегка свернутыми мозгами из-за хорошо организованной агитации проведенной специалистами своего дела.

— Я, гражданин республики Никарагуа, вступая в ряды Сандинистского Фронта Национального Освобождения, принимаю Присягу и торжественно клянусь: быть честным, храбрым, дисциплинированным и бдительным воином, выказывать вышестоящим военным чинам беспрекословное повиновение, исполнять приказы со всей решимостью и всегда строго хранить военные и государственные тайны.

Я клянусь сознательно осваивать военные знания, выполнять военные уставы, всегда и везде поддерживать честь нашей республики и ее Национальной народной армии. Если я когда-либо преступлю эту торжественно данную мною клятву, пусть меня постигнет суровое наказание по законам нашей республики и презрение трудового народа.

И да поможет мне бог!

Удивительно, но я сумел сохранить свой паспорт. Правда, это обнаружилось много позже, уже спустя примерно полгода, после того, как я попал в тренировочный лагерь, но тем не менее это меня очень обрадовало. Оказалось, что он каким-то образом очутился во внутреннем кармане моего рюкзака. Возможно, на одной из стоянок я перекладывал документы туда, и забыл его обратно достать. В итоге, получилось, что на присяге я сжег свои права на мотороллер, и аттестат зрелости. Наверное, больше всего было жаль фотографий моей семьи, находящихся в том же пакете, но ничего исправить уже было невозможно. Радость присутствовала еще и из-за того, что было как-то стремно предъявить выданный здесь документ, где-то в другом месте. Если нарвусь на Национальную Гвардию, поддерживающую режим Самосы, наличие такого паспорта, гарантировано отправит меня к праотцам. Да и в любой другой стране, боюсь это не будет считаться легитимным документом. Хотя я все же сохраню, его по возможности. Если мне повезет, и я когда-нибудь доберусь до СССР, он должен будет мне очень помочь там легализоваться.

Присяга, которую я принял от имени Уго Гонсалеса, была удивительно похожа на ту, что я принимал в прошлой жизни, у знамени мотострелкового полка в степях Казахстана. Правда некоторые строки присяги были изменены, и в конце было упомянута божья помощь, но все говорило о том, что Советский Союз не оставил безо внимания, эту маленькую страну. Чуть позже мои подозрения только подтвердились. Основными инструкторами в нашем центре подготовки были двое мужчин. Всей своей выправкой они явно давали понять, что являются офицерами, и что мы, далеко не первые их подопечные. Алехандро Варадеро судя по всему бы несколько старше по званию, потому что, его напарник Васко Бьянко, всегда относился к нему с некоторым почтением и прислушивался к его словам. Впрочем, однажды, я понял, что все это лишь игра рассчитанная на такую непритязательную публику, как Никарагуанские новобранцы.

В сравнении с советской армией, среди нас царила гораздо большая расхлябанность, нежели там. Мы хоть и жили в общей казарме, но каждый вечер она пустела больше чем наполовину. Все разбредались кто куда хотел, не особенно обращая внимания, на своих командиров. С другой стороны, мы были не официальным воинским подразделением, а всего лишь партизанским отрядом. И единственное, что нас удерживало в одном месте, так это понимание того, что нарвись любой из нас, вне этого городка на Национальную Гвардию, и результата долго ждать не придется. Наверное именно для того, чтобы хоть как-то удержать нас на месте, и был придуман трюк с сожжением документов. А иначе, боюсь все воинство разюежалось уже на следующий день.

Однажды вечером, взяв бутылочку местного пива, я сидел на берегу местной реки, прикладываясь время от времени к горлышку, и покуривая местные дрянные сигареты. Никто здесь даже не слышал о том, что в городе имеется табачная фабрика, о которой мне так страстно рассказывали в Коста-Рике. Чуть позже неподалеку от меня приземлились наши командиры. В принципе, они тоже люди и тоже хотят отдохнуть и расслабиться, поэтому вытянув шею и удостоверившись, что за кустарником расположились именно они, и мне ничего не угрожает, продолжил заниматься своим делом. Вообще-то до сих пор, я принимал их скорее за Кубинцев, тем более, что оба они были достаточно загорелыми и смуглыми, а их испанский говор, мало отличался

от моего. Разве что имелся небольшой акцент, поэтому я и принимал их за выходцев из республики Куба. К тому же, среди нас ходили слухи о том, что от республики Куба в наших отрядах или уже есть, или вот-вот должны появиться несколько инструкторов. Если начальство и было в курсе всего этого, то нас никто в это не посвящал.

И в какой-то момент, при очередном глотке пива, я вдруг услышал, как один из моих случайных соседей, обратился к другому, на чистом русском языке, назвав своего соседа — Саньком. Моё пиво, оказавшееся на полпути к желудку, едва не выплеснулось обратно через нос, до того я был ошеломлён этим. Хотя удивляться, по большому счету было нечему.

Наше вооружение состояло в основном из карабинов Симонова. В народе ходили упорные слухи о том, что среди нас есть или скоро будут Кубинские инструкторы. Та же присяга принятая мною удивительно смахивала на советскую. Форма, тоже удивительно была похожа на ту, что носили солдаты в Туркмении или Узбекистане. Все говорило о том, что СССР, твердо держит руку на пульсе, и своего точно не упустит. Но все равно это было настолько неожиданно, что я чуть не поперхнулся.

— Санек. — Произнес один из них. — Ты, не представляешь, как все это обрыло.

— Да не расстраивайся Вась. Я думаю это не надолго. Еще с полгодика и всю эту партизанщину разгонят. Сам же видишь, никакой дисциплины. Надо ему, он поднялся и пошел, не обращая ни на кого внимания. Их и держит в одном месте только страх возмездия.

Офицеры еще долго болтали о расхлябанности нашей армии, о тупых командирах, которые все дела решали через стакан мадеры, как выразился Алехандро, о собственном руководстве, которое добивается неизвестно чего, и в упор не хочет видеть явного провала. Я все это знал и так, и потому допив свое пиво, вернулся обратно в казармы, где спокойно уснул.

Неожиданно для себя самого, я оказался неплохим охотником. Возможно, здесь помогли мои индейские корни, ведь биологический отец этого тела был индейцем из племени Семако. И скорее всего, я просто не обращал внимание на то, что некоторые мои навыки, ясно указывали на то что, в юности я не раз ходил на охоту. Во всяком случае, на первых же учебных стрельбах, я показал довольно внушительный результат, уложив в яблочко все пули. Меня тут же проверили еще раз, затем вручили, несколько видоизмененный карабин Симонова, с небольшой накручивающейся насадкой на обрезе ствола, металлическим затыльником на плечевом упоре приклада, и двукратным оптическим прицелом. После чего, в течении двух недель, пока все остальные занимались строевой подготовкой и тактикой, ползая по высокой траве, я проводил или в выделенном классе, заучивая наизусть правила стрельбы, и различные поправки, или на стрельбище, выпуская из карабина, до сотни пуль в день, или изучая приемы рукопашного боя. Зачем нужны были последние, объяснил мой наставник. Оказалось, что снайпер, а я с некоторых пор числился именно на этой должности, в большинстве случаев действует в одиночку. Именно поэтому, ему нужно изучить некоторые приемы рукопашного боя. Точнее не столько рукопашного, сколько ножевого. Несколько хватов, несколько ударов отработанных до автоматизма, большего от меня не требовали, но и это в будующем должно было бы спасти мне жизнь.

Все это время, меня натаскивал один из русских, по имени Васко. Что интересно он не особенно стеснялся и потому, если у меня чего-то не получалось, то порой переходил на русский мат. Ради прикола я однажды спросил у него, что означают некоторые слова произносимые им. Получилось, примерно как в книге, про старика Хоттабыча. Когда Волька в сердцах сказал ему: «Старый ты балда!» А после, стараясь смягчить свое высказывание пояснил, что — Балда, это что-то вроде Мудреца.

Так вышло и здесь. Я спросил, какое значение имеют слова: «Ихусим» и «Идинахью». Василий вначале смутился, затем сказал, что это чисто офицерский жаргон, и не стоит употреблять его в повседневной жизни. Просто во время боевых действий ты же не станешь произносить длинную тираду, вот и придумали эти слова, чтобы было покороче. Но все же добавил, что первое слово означает что-то вроде: «Благодарю, но эта вещь мне в ближайшее время не понадобится», а второе слово означает: «Вам надлежит срочно отправиться по вызову вышестоящего начальника». Я, конечно же, согласился с ним, сокращения звучат гораздо лучше, главное, чтобы тебя понимали. Сам же едва сдерживал себя, чтобы не расхохотаться в самый неподходящий момент. Зато, когда меня отправили через несколько дней, на поиски Алехандро Варадеро, приказав срочно найти его и направить в штаб, я тут же вспомнил объяснение его напарника, и найдя их обоих в компании нескольких человек, громогласно доложил: