Путь Дракона
Шрифт:
– Там внизу Касьянцева что-то уж очень резво бегает. Как бы какого собрания не случилось.
– А какие сейчас собрания! Скоро комиссия из головного института приезжает, вот она и бегает, бумаги готовит.
– Ну и хорошо, что без собраний обойдемся!
Не успел я усесться за стол, как кто-то положил руку мне на плечо. Я поднял голову и увидел улыбающееся лицо Ирины Ставцовой.
– Привет, – произнесла она, несколько растянув это слово, как будто в какой-то нерешительности. – Ты сейчас занят?
– Да не очень, как обычно.
– Пойдем тогда попьем кофейку.
Мы вышли из института и вскоре уже сидели за столиком в нашей «придворной» кофейне «Пегас». Я взял двойной «эспрессо», Ирина – «капучино» с целой горкой взбитых сливок над чашкой.
– Знаешь, я тут в Израиль собралась.
– Чего? Репатриироваться, что ли? Ты же вроде не еврейка! (Впрочем, сколько уже таких неевреев
– Да нет, что ты… На конференцию, в университет Бар-Илан. Помнишь, я тебе рассказывала, что копаю связи Йитса с каббалистами, франкистами (последователями Якова Франка то есть) и саббатианцами? Я еще просила тебя помочь мне во всем этом разобраться, но ты куда-то исчез, а потом ушел в отпуск… В общем, я сама во всем разобралась и всего начиталась. Видишь, без тебя обошлась.
– Ну не сердись, не сердись, виноват, каюсь. – Она махнула рукой: дескать, ладно, проехали и забыто.
– Ну так вот, накопала и написала одному коллеге в Израиле, профессору Аврахаму Розенштейну. А он пригласил меня на конференцию. Они все оплачивают, да еще обещают по стране повозить – на Мертвое море, в Галилею… Ну и Иерусалим, само собой. Вот второго декабря отбываю на десять дней, уже визу получила. Там в это время хорошо должно быть, не жарко.
– Здорово! Я тоже хотел бы съездить в Землю Обетованную. А чего ты там такого накопала, расскажи хоть в двух словах-то.
– В двух-то, конечно, не получится, но кое-что расскажу. Мне ведь твое мнение все равно интересно. Поэтому слушай, тем более что сам напрашиваешься.
– Я весь внимание.
– Смотри, в саббатианстве были заложены некоторые моменты, по крайней мере потенциально, либерально-секулярного характера. Например, культ Шехи-ны как женского аспекта божественного присутствия привел их, да и самого Саббатая Цеви, к признанию если не равноправия женщин, то их религиозной ценности и значимости. Я понимаю, что тут мистика, но эта мистика могла секуляризоваться. Ведь не случайно вождь младотурков и создатель Турецкой Республики Кемаль Ататюрк учился в саббатианской школе, да и сам, как предполагают некоторые исследователи, был не мусульманином, а дёнме. С Яковом Франком еще интереснее. Известно, что в конце своей жизни он открыл школу хороших манер, где еврейских юношей учили политес-ному поведению, принятому в среде западного дворянства, фехтованию, танцам и прочему в том же роде («Это школа, школа бальных танцев», – хмыкнул я. Ирина бросила на меня испепеляющий взгляд и продолжила). Аналогично обучали и девушек – танцы, иностранные языки и прочие («Не сморкайтесь, дамы, в занавеску», – снова сострил я. На этот раз Ирина на меня даже не посмотрела). Почему их этому всему учили? А как же! Ведь раз наступает мессианское время и израильское царство будет восстановлено, значит, евреям надо выходить из гетто и учиться вести себя так, как это принято у цивилизованных народов Запада! А это уже прямой путь к окончанию еврейской изоляции и началу культурной ассимиляции. Как это потом скажет, кажется, Бен Гурион – евреи должны стать таким же народом, как и все другие народы. Это же вызов всей раввинистической политике изоляции и обособленности в гетто, замкнутости на идее избранности. И это при том, что сами саббатианцы верили в свою избранность и исключительность, но уже не как потомков Иакова, а как общины истинно верующих! Кстати, развитие, напоминающее христианское: Израиль по крови отверг Мессию, Иисуса, и Новый Завет заключен с Новым Израилем, Израилем по духу – общиной верующих, церковью! Ну а радикализация всего этого мессианизма в его светском регистре началась очень рано, помнишь, я говорила тебе про родственника Франка и Дантона?
Теперь Йитс. Он глубоко интересовался каббалой, это общеизвестно. Но он был радикалом, борцом за свободу Ирландии. Конечно, раввинистическая, ортодоксальная интерпретация каббалы его не могла устроить, а вот бунтари-саббатианцы и особенно совсем уж экстремистски настроенные франкисты могли. Вот такая интересная связь выстраивается между саббатианским мистицизмом, секуляризацией еврейства в XVIII–XIX веках и радикально-освободительными движениями Западной Европы. Ну как тебе?
– Занятно, конечно. Но ты слишком поверхностно относишься к мистическому основанию этих социальных феноменов в подлинном саббатианстве. Вот ты говоришь про равноправие женщин и готова превратить Саббатая Цеви чуть ли не в первого феминиста. Но ведь на самом-то деле тут чистый мистицизм, типологически близкий тантрическому. В буддийской тантре женщины почитались как проявления Праджни – Премудрости и становились чуть ли не объектом поклонения. На эту тему даже книжка есть, Миранды Шоу, называется «Страстное просветление». Но сказался ли этот тантрический
– Спасибо, спасибо, ты прав, конечно, я это учту и укажу в выводах, кроме твоей несколько негативной оценки описанных мной процессов. Впрочем, я и так знаю, что для тебя мистика ценнее гуманистических ценностей.
– Ладно, не будем про это. Не буду про Божий дар и яичницу, но то, что каббалистический мистицизм и твои секулярные пошлости соотносятся как крепкое выдержанное вино и водичка с сиропом, это уж точно.
– Ладно, ладно, будет тебе…
Мы давно уже сидели с пустыми чашками. Пора было возвращаться в институт, что мы и сделали. Ирина пошла за компьютер перерабатывать свой доклад, а я снова уселся за стол, но немедленно был востребован Пиковой дамой, изрекшей своим низким голосом с богатыми модуляциями:
– Костя, пока вас не было, вам опять звонили и, не обретя вас, оставили телефонограмму. Вот, прочитайте, пожалуйста, будьте любезны.
Я рассыпался в благодарностях и взял из рук Пиковой дамы листок бумаги с написанным карандашом текстом:
Уважаемый Константин Владимирович!
Вас беспокоят из офиса Павла Аркадьевича Артамонова. Павел Аркадьевич хочет сегодня вечером пригласить вас к себе домой и заедет за вами в институт в 17.30. Всего доброго, референт.
Такой вот текст. Интересно, а если бы я сегодня не мог? Но я мог, и мне было любопытно. Поэтому я позвонил Инне, предупредив, что приду домой поздно, ибо поеду в гости к новому русскому, который вдобавок еще и алхимик, и стал ждать половины шестого, вооружившись словарями и текстом даосского философа и созерцателя танской эпохи Сыма Чэн-чжэня.
Если вам интересно, чем занимаются современные новорусские алхимики, загляните в следующую главу.
Глава IV,
в которой беседуют об алхимии и осматривают алхимическую лабораторию
Павел заехал за мной точно в назначенное время. Я уже ждал его на институтском крыльце, чтобы избавить от блужданий по нашим коридорам. Первое время мы ехали молча, потом Павел вдруг сказал:
– Не повезло вам, что зима, летом я бы вас в «Мерседес» кабриолете прокатил.
– Вы такой любитель машин?
– Вовсе нет. Я вообще готов на метро ездить. Или на «Жигулях». Но другим людям, особенно таким безлошадным, как вы, всегда приятно проехаться на чем-нибудь этаком. Я знаю.
Я не стал спорить. Потом Павел столь же внезапно изменил тему:
– Мне тут Богословский просил передать вам, что в воскресенье он хотел бы пригласить вас пообедать у него и поговорить о разных делах, связанных с проектом. Если вы в принципе согласны, он позвонит вам и вы договоритесь конкретнее.
– Хорошо, спасибо, я согласен (действительно хорошо, может быть, хоть что-нибудь разъяснится).
Оставшуюся часть пути мы молчали. Я только спросил Павла, куда мы едем, и, услышав лаконичное «Озерки», больше и не пытался разговорить его.
Мы проехали новостройки спальных районов и фактически оказались за городом. Все чаще и чаще стали попадаться «замки» новых русских, иногда живо напоминавшие знаменитый пряничный домик. Мы подъехали к воротам одного из таких строений (правда, на фоне прочих достаточно скромного, без каких-либо архитектурных излишеств). Павел открыл ворота при помощи чего-то вроде дистанционного управления у телевизора, и мы въехали в просторный подземный гараж. Когда мы вышли из машины, Павел обратился ко мне: