Путь Единорога
Шрифт:
– Товарищ, - крикнул ему один из мужчин, - можно вас на минуту?
"Ой, не к добру", - подумал он и ответил угодливо:
– На минуту - это пожалуйста. Отчего же нельзя на минуту...
– Скажите, пожалуйста, вы не знаете, где тут живет Матвей-инвалид? спросил, приближаясь, тот, что был повыше и похудей, чернявый.
– А чего ж не знать!
– обрадовался дядя Коля.
– Вона его дом, крыша зеленая.
– А сам он где сейчас?
– Да там и сидит... А вы, товарищи, откуда будете?
– Мы так... по пенсионным делам, - пробормотал второй, толстый.
– Это - да, он - инвалид,
– Там у него собака, смотрите, - сказал в спины мужчин, уже шедших к дому Матвея.
"Как же!
– думал он, уходя побыстрей и в то же время стараясь не терять стеленности.
– Ежели бы по пенсионным делам на черных "Волгах" разъезжали, у нас бы у всех пенсии были по полтыщи. Небось обэхаэс. Накрыли Мотьку на нетрудовых доходах. А и правильно, поделом - мало что военную пенсию получает, так еще на ремонте зашибает - кому телевизор, кому утюг... То-то от аппарату отказался - хватает ему, говорит! Еще бы не хватало... А теперь небось прижучат его. И правильно. Жизнь - она штука справедливая".
А мужчины замедлили у калитки.
– Может, не стоит сегодня, Семен?
– сказал Костя.
– А почему?
– удивился тот.
– Да как-то... не чувствую себя готовым. Очень уже быстро нашли. Надо продумать разговор, с Дедом посоветоваться...
– А может, сразу накроем?
– азартно спросил Семен.
В доме коротко, настороженно гавкнула собака, почуяв, очевидно, чужих людей.
– Слышишь?
– сказал Костя.
– Думаешь, он так тебе сразу и выложит про зеркало? Наверняка тот еще жук...
– Это конечно, - согласился Семен.
– Правильно, без Деда нельзя. Мы нашли, а уж теперь пускай сам. Поехали.
И они быстро вернулись к машине.
...Ренат стал ходить по комнате - торопливо, даже суетливо: туда-сюда, туда-сюда. Он поминутно поправлял очки и сквозь них испуганно косил на Матвея. Тот смотрел на приятеля с испугом: не ждал такого. После ухода дяди Коли Матвей стал маяться, места себе не находил, от выпитого противно загудела и закружилась голова, и он по морозцу побежал к Ренату. И там, почти неожиданно для себя, рассказал ему о прошлогодних событиях. Все - как недавно Ядвиге Витольдовне. Старуха тогда замолчала так надолго, что Матвей решил, будто она ничего не поняла. Потом сказала: "Человек не может быть богом". Перекрестила по-католически и ласково проводила Матвея - мол, привыкла ложиться пораньше.
А Ренат, выслушав, забегал, задергался - и все молчком. Вдруг как-то боком, в углу встал, забормотал:
"Там, где жили свиристели,
Где качались тихо ели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей..."
Испуганно, исподлобья взглянул на Матвея и снова забормотал, как молитву, забубнил:
"В беспорядке диком теней,
Где, как морок старых дней,
Закружились, зазвенели
Стая легких времирей..."
И тут кинулся к Матвею, с разбегу бухнулся на колени, завопил дурным голосом:
– Ты гений, гений!
Очки свалились-таки, он стал шарить по полу, ползал, тыкался в Матвеевы ноги и все повторял: "Гений, гений!"
– Брось, Ренат, что за шутки?
– недовольно сказал Матвей.
– Ты гений!
– заорал он опять и вскочил с колен.
– Всех времен и народов!! Как же мне повезло в жизни, что я знаком с тобой!
– Перестань, - раздраженно
– Ты что, не понимаешь?!
– возмутился Ренат.
– Ты сделал грандиозное открытие. Доказал, что будущее существует в нас всегда! Насчет прошлого и настоящего никто не сомневался, а вот будущее представлялось какой-то зыбкой неопределенностью. Твоя Машина строит образ будущего на основе энцефалограммы, кардиограммы, принимает но внимание и ритм дыхания, и биополе человека, ведь так?
– Ну да, примерно, - согласился Матвей вяло: не о том он думал, когда рассказывал Ренату о Машине.
– Сигналы сегодняшнего состояния человека она экстраполирует в будущее, расшифровывает, рассчитывает весь процесс их изменения на семнадцать лет! Это значит, что время заложено в нас! Я то же самое сколько лет пытаюсь доказать на материале литературы, а ты... Ты - гений! И то, что мы называем судьбой, роком - это программа! Карма - программа! "Не властны мы в самих себе". Гениально! И тогда само собой разумеется, что моя гипотеза вовсе не гипотеза - аксиома! Человек есть человек потому и постольку, поскольку в нем заложены три временные координаты!
Ренат восторженно носился по комнате, вдруг ему стало тесно, он кулаком распахнул дверь, с конским топотом пробежал по другой комнате, по веранде.
– Не властны мы в самих себе!
– заорал он оттуда счастливо.
– А чего радоваться?
– угрюмо спросил Матвей.
– Чего же хорошего, что не властны?
Ренат вернулся в комнату, сел, немного успокоившись, напротив Матвея.
– Как всякий гений, ты чудак, - сказал снисходительно.
– И рядом с тобой должен быть человек с умом средним, но дисциплинированным. То есть я. Иначе ты сам себя не поймешь. Я не тому радуюсь, что мы в себе не властны. Если бы ты доказал, что властны, я бы точно так же был счастлив. Ученому безразличен знак открытия - плюс или минус, да или нет - ему важно знание само по себе и его значение. А значение знания, которое ты добыл, всемирно. Революционно.
– Ну а как же Мила?
– вдруг сказал Матвей, никак не разделяя радости Рената.
– Что - Мила?
– будто не понял он.
– Ей-то как теперь жить?
– Ну... ну, - растерялся Ренат, - это я, ей-богу, не знаю... Ну как-нибудь образуется...
– Вот я и спрашиваю: как образуется?
– гнул свое Матвей.
– Да откуда мне знать!
– крикнул Ренат раздраженно.
– При чем тут она? При чем тут ты, я, дядя Коля?! Все мы в конце концов смертны! Речь о человечестве! Твое открытие меняет судьбу человечества, его взгляд на себя, ты что, не понимаешь?! Это даже смешно, это картинка, достойная пера: сидит бухой гений в ватнике и талдычит про какую-то Милу, а сам только что цивилизацию перевернул!
Матвей пустил длинным армейским матюгом и резко пошел к двери. Ренат кинулся ему на плечи, удержал.
– Ты псих!
– кричал он радостно.
– Ты классический гений-идиот! Два года назад, когда ты мне первый раз про свой план рассказал, я решил, что ты шизанулся. Каюсь - даже на книжной толкучке про тебя как анекдот рассказывал. Теперь я точно вижу - ты псих! Но и гений, вот что грандиозно!
Ренат обнял его, тянулся поцеловать. Матвей отпихнул его, пошел прочь.
– Проспишься, приходи!
– кричал Ренат вдогонку.
– Еще тяпнем, Нобелевский ты мой!