Путь хирурга. Полвека в СССР
Шрифт:
Языков сказал:
— Хотите показать нам аппарат в действии? Я назначу операцию.
Оперировал Илизаров, ассистировали ему я и врач-курсантка из Краснодара. Он все делал сам, нервно, но старался работать очень тщательно, нас просил только удерживать детали аппарата. У больного был перелом голени ниже колена. Илизаров умело просверлил кости перекрестно насквозь двумя тонкими спицами выше и ниже перелома. Это было опасно — можно поранить сосуды и нервы. Но видно было, что он имел в этом опыт, ничего не повредил, кровотечения действительно не было. Потом он надел на те спицы два кольца. Закончив это, он начал поворачивать кольца с помощью
— Действительно, хорошо получилось. Ваше изобретение очень интересное. Я напишу положительный отзыв на ваш аппарат.
Но сам он писать не мог из-за болей в суставах кистей. Когда Илизаров ушел, он сказал:
— Володька, ты с ним ездил, разговаривал и ассистировал ему на операции — напиши ему положительный отзыв. Дай мне завтра прочитать, секретарша Ия напечатает на бланке кафедры, и мы отдадим этому парню. Он интересный человек.
Я мучился дома весь вечер, впервые в жизни составляя отзыв на изобретение. Чем больше я думал, исправляя и переписывая, тем больше мне казались необычными и сам автор, и его идея. Через несколько дней Языков прочитал мое творение — он чувствовал себя плохо и не приезжал в клинику. Илизаров ждал с нетерпением, ходил сумрачный, часто отпрашивался с занятий и ездил по другим московским клиникам, чтобы рассказать другим профессорам о своем аппарате. Наконец, секретарша принесла исправленный профессором текст заключения на бланке кафедры. Языков позвал меня:
— Слушай, ты ведь хорошо рисуешь. А подпись подделать можешь?
— Я никогда не пробовал.
— Вон там, на столе, старая бумага с моей подписью. Попробуй — подделай ее.
У него был замысловатый дрожащий почерк, я несколько раз срисовал, показал.
— Да ты мастер подделывать подписи. Теперь подпишись за меня на отзыве — меня пальцы не слушаются, болят, мать их….
Илизаров внимательно читал отзыв, он все делал внимательно — это я уже заметил.
— Хорошо. Спасибо вашему профессору.
— Что вы собираетесь теперь делать?
— Я приехал в Москву только для того, чтобы предложить здесь мой аппарат и мой метод. Теперь покажу этот отзыв в научном отделе Министерства здравоохранения.
Он еще обращался к нескольким профессорам, но услышав, что он, провинциальный доктор, что-то изобрел, они даже не хотели смотреть на его аппарат. И в министерстве его аппарат и метод никого не заинтересовал. Вместо помощи чиновник даже высмеял его:
— Что вы занимаете наше время своими бредовыми идеями?
Он уехал обиженный, не закончив курсы и даже не попрощавшись.
Мне запомнился этот уникальный деревенский доктор, который приехал на курсы не для того, чтобы усовершенствоваться самому, а чтобы усовершенствовать московских специалистов своим новым методом лечения. Только через десять лет он сумел сделать это — убедить московских профессоров в ценности своего изобретения. Ему предстояло пройти долгий путь преодоления барьеров советской медицинской бюрократии. И мне суждено было помочь ему в этом. Мы встретились с ним через восемь лет в его городе Кургане и с тех пор стали друзьями. А в далеком
Медицинский бюрократ — взяточник
Проработав три года в Боткинской больнице и с тремя годами опыта работы в Карелии, я почувствовал, что начинаю становиться специалистом в травматологии и ортопедии.
Я уже делал самостоятельно типовые операции и двенадцать раз сделал операции с применением капроновой ленты вместо фасции. В журнале «Травматология и ортопедия» напечатали мою статью об этом опыте. На дежурствах мне доверили быть старшим — это была очень ответственная работа.
Однажды профессор Языков позвал меня в кабинет.
— Володька, по моей просьбе на нашу кафедру выделили еще одно место ассистента. Как ты думаешь, кого взять на это место?
— Дмитрий Ксенофонтович, я просто не знаю.
Он хитро уставился на меня:
— Не знаешь? А я знаю: я хочу перевести тебя в ассистенты.
Я опешил. Должность ассистента профессора была моя мечта в будущем, после защиты диссертации. Это было высокое положение и оплачивалось хорошо.
— Спасибо, конечно, но я в аспирантуре только первый год, а полагается три.
— Вот в этом все дело. И к тому же ты не член партии. Но я боюсь, что мне станут навязывать какого-нибудь дурака с партийным билетом или какую-нибудь блядь, которая спит с большим начальником. Чтобы перевести тебя, я должен заручиться чьей-то мощной поддержкой. Вот что: поедем к Ермакову, начальнику управления кадров министерства. Он мужик добрый, но предупреждаю: он — взяточник.
Я смутился: давать взятку должностному лицу — это уголовное преступление.
— Дмитрий Ксенофонтович, я не знаю, как это делается и сколько может стоить?
Языков ухмыльнулся:
— Сколько? По секрету скажу: я знаю случай, когда он помог еврейскому мальчишке поступить в институт, за это родители парня подарили его жене брильянтовые сережки.
— Ого! Такой подарок я не осилю.
— Я и не хочу, чтобы ты так потратился. Я постараюсь уговорить его на банкет в хорошем ресторане. Он это тоже любит. И безопасно, и обойдется рублей в четыреста-пятьсот.
— Ну, банкет я осилю, и банкет не преступление — судить не будут.
В Министерстве здравоохранения происходили большие перемены: министром недавно назначили Сергея Курашова, который до этого был заместителем директора нашего института. Курашов назначил бывшего министра Марию Ковригину директором нашего института. Про Ковригину ходили слухи, что она была любовницей Михаила Суслова, главного идеолога партии, и за это получила пост министра. В Управление кадров новый министр назначил Владимира Ермакова.
Я, конечно, был далек от тех перемещений и «подводных течений» с большими интригами. Все это доверительно рассказывал мне Языков по дороге в министерство:
— Все они продажные партийные суки, мать их… И чем выше, тем больше. Вот я уже и профессор, и старый человек, а все равно, чтобы взять себе ассистента, какого хочу, или избавиться от того, кого не хочу, мне приходится просить и заискивать. Я тебе это потому говорю, чтобы ты знал, в каком мире ты живешь, среди каких людей тебе придется вращаться. Пригодится, если сам когда-нибудь станешь профессором. Вот сейчас ты увидишь Ермакова и поймешь — у него на лице написано, что он взяточник. Уважать его я не могу, но буду перед ним ваньку ломать, чтобы он помог мне взять тебя.