Путь из верхнего зала

Биссон Терри Бэллантин

– Ага. Самоубийство при помощи молотка!
– Мне понравился ее смех. Мне понравилось, как врезались в ее тело тесемки бикини. Они были миниатюрными копиями витых шнуров, которые можно встретить в театре.
– Меня арестовали - в этом Бонни не соврала. Я составляла нелегальные подпрограммы, мышиные норы, для передвижения по ТДВ. Это тоже правда. Только об одном она умолчала - мы с Клайдом были соучастниками. Ну да откуда ей знать, этой мерзавке? Я прогрызла мышиные норы, закопала их в основной кодовой цепи, чтобы мы с Клайдом потом могли ходить во дворец сами. Клайд был дизайнером

дворца, но мышиные норы поручил мне. Вот только я не знала, что он уже завел шашни с Сиснерос.

– Что такое "шашни"?

Глюкки пояснила свое определение вульгарным жестом. Я отвел глаза.

– Сиснерос владеет 55 процентами акций. Что, понятно, сделало ее неотразимой в глазах бедного Клайда. Чуть ли не год они играли в Бонни и Клайда у меня за спиной, пока я работала, не разгибая спины. Короче, когда ТДВ принимали в "Пути вглубь", какой-то проверяльщик заметил мышиные норы - я их не особенно старалась спрятать - и сказал Сиснерос, а та сделала выговор Клайду, но он прикинулся шокированным и возмущенным. Он меня подставил. Как только меня выпустили под залог, я пришла за своим барахлом...

– Барахлом?

– Подпрограммами, фирменными макросами, графикой... Я хотела все убрать. И, может быть, устроить небольшой тарарамчик. Я взяла с собой ресет-редактор, чтобы переписывать код, не выходя из системы. Но Клайд заподозрил неладное. И убил меня.

– Маленьким молоточком.

– Соображаешь. Просто выдвинул ящик и - бэмс по переносице. Но Клайд не знал, что я могу себя сохранить. Я всегда хожу на маленьком макросе автосохранения, который написала еще в колледже, так что потеряла всего минут десять, не больше, и чуть-чуть памяти. И свою жизнь, разумеется. Я ушла в мышиные норы, но кто хочет жить, как крыса? И я стала ждать своего принца, который отведет меня в Верхний зал.

– Принца?

– Контур речи.

– Фигура речи, - поправил я.

– Без разницы. Короче, чего Сиснерос не знает - и Клайд тоже, - что Верхний зал связан интерфейсами с другими сферами "Пути вглубь" - Арктической и Амазонской. Я смогу выбраться из дворца. И с каждым добавочным модулем моя вселенная будет расти. Если я не стану лезть на рожон, то смогу прожить хоть вечность. Ты разве еще не заметил, что в "Эн-О" смерти нет?

Она встала. Сняла кепку и швырнула в стену. Кепка упала у маленькой щели под плинтусом. Отверстие было узким, но я умудрился проползти, выставив вперед плечо. Я оказался в комнате с каменными стенами, крохотным окошком-амбразурой и складным стулом. Глюкки...

– Ничего, если я буду называть тебя Глюкки?

– Слушай, ты мне надоел. Иди сюда.

Глюкки была одета в черный кружевной лифчик с глубоко вырезанными чашечками и широко расставленными бретелями, а также черные кружевные ажурные трусики в том же стиле, украшенные бантиками по бокам. И, разумеется, она была в красной кепке. И в очках. Она потеснилась, чтобы я смог встать рядом с нею на стул и выглянуть в амбразуру. Я удостоверился воочию, что Земля круглая: я увидел изгибающуюся линию горизонта. Я почти ощутил своим бедром изгиб бедра Глюкки, хоть и понимал, что последнее - лишь моя

фантазия. В "Эн-О" что ни возьми - все фантазия.

– До Верхнего зала уже недалеко, - сообщила она.
– Гляди, как высоко ты меня уже вывел. Но в одном Сиснерос права.

– В чем же?

– Не води меня в Верхний зал. Застрянешь. Оттуда обратной дороги нет.

– А ты?

Мне нравились маленькие бантики на ее трусиках.

– Я уже застряла. Мне некуда возвращаться - я теперь без тела. А этой оболочкой я, вероятно, обязана тебе, - она заглянула через очки за пазуху своего лифчика, под резинку трусов.
– И потому, полагаю, я все еще в очках.

– Я охотно помог бы тебе попасть в Верхний зал, - сказал я.
– Но почему ты не можешь сама туда добраться?

– Мне позволено лишь спускаться - но не подниматься, - пояснила Глюкки. Я ведь мертва, помнишь? Будь у меня ресет-редактор... Черт!
– Зазвонил телефон. Мы даже не заметили, что он есть в комнате.
– Тебя, - сказала она, передавая мне трубку. Не успев сказать: "Алло!", я уже уперся взглядом в протечки на потолке зала Ожидания. Послышался скрип ботинок. Служитель помог мне выбраться из ящика. Это был Клайд.

– Уже 16:55?
– спросил я.

– Когда развлекаешься, время летит стрелой, - заметил он.

– Угадай с трех раз, кто здесь?
– пропела мамуля.

Я услышал из туалета злобный рокот спускаемой воды.

– Не хочу ее видеть, - заявил я.

– Она приехала из самого Салема, - возразила мамуля.
– Привезла твои вещи.

– Да? И где же они?

– Все еще в машине. Я не разрешила ей вносить их в дом, - пояснила мамуля.
– Вот почему она плачет.

– Она не плачет!
– раздался из туалета звучный бас.

– О Боже, - встревожился я.
– Он что, там вместе с ней?

– Она их назад не повезет!
– раздался тот же бас.

– Я уехал в отпуск, - объявил я. Ручка на двери туалета начала поворачиваться, и я пошел прогуляться. Когда я вернулся, они уже уехали, а мои вещи были свалены на газоне.

– Хочешь, вырой яму и закопай их, - предложила мамуля.

На следующее утро я вошел в зал Ожидания первым. Но вместо того чтобы выдвинуть для меня ящик, Скрипучие Ботинки - Клайд - попросил меня подписать какую-то бумажку.

– Я уже дал расписку, - напомнил я.

– Да все это ерунда, только для нашего собственного спокойствия, возразил Клайд. Я расписался.

– Хорошо, - улыбнулся он какой-то скользкой улыбкой.
– А теперь прилягте. Сделайте глубокий вдох.

Ящик задвинулся. Вдохнув запах витазина, я точно пробудился ото сна. И оказался в чопорной гостиной. Все здесь было кремовых тонов: ковер, диван, кресло. Шемиз стояла у окна, одетая в лифчик на проволочном каркасе, сшитый из жаккардового атласа цвета слоновой кости, с очень глубоким вырезом в центре и широко расставленными бретельками, а также в трусики-бикини того же цвета с эластичной вставкой спереди. Она держала в руках чайную чашку и блюдце, подобранные по цвету к белью. За окном виднелась цепочка холмов, уходящая к самому горизонту. По комнате протрусила собака.