Путь к ОкеануПовести и рассказы
Шрифт:
А вот с водкой было поинтереснее: в Скандинавии она шла в два раза дороже, чем в Прибалтике, а в Гейропе раза в полтора. Но это была уже голимая контрабанда, как и сигареты. Декларировать с собой разрешалось литр водки и блок сигарет, а какой с этого навар? Поэтому, где только можно, делались тайные нычки. Нас круто не шмонали, и из-за этого команда совсем потеряла нюх — держали десятки поллитровок в рундуках собственных кают. Дело тут ещё в комсоставе и, непосредственно, в капитане. Если он лоялен и сам этим занимается — команда в шоколаде. Всё делается чётко и слаженно, на общак, налажены рынки сбыта и спалиться практически невозможно. Но это, в основном, у речников, которые с Ярославля на Финляндию гоняют. У них всего 3–4 валютных дня выходило (валюту давали суточными командировочными при открытии границы), поэтому котрабас водкой — основной заработок.
Мы же ходили с Прибалтики, которая уже стала заграницей, и валюта капала каждый день. У капитанов краник был отвёрнут намного больше — тут и представительские, и за проход проливов без лоцманов, и премия за вовремя доставленный груз и многое ещё, что мне не ведомо. Даже на продуктовых экономили, суки, и лишь единицы делились с командой. Так что риск спалиться на водке им был абсолютно ни к чему. Они полностью перекрывали кислород всем, вплоть до старпома с дедом и заставляли комсостав пасти команду. Там, как ни крути, настучат по-любому, поэтому заниматься водкой было совершенно нереально.
Были и такие, которые знали, что команда торгует, но закрывали на это глаза, типа, я не вижу, значит этого нет — давали и другим заработать (эти, кстати, и продуктовый остаток на общак кидали, и лоцманские, как положено). Приходилось ныкаться и от своего комсостава, и от чёрной таможни. Крупные партии, естественно, не всегда проходили, но курочка по зёрнышку исправно клевала. Было сложно, но можно. Вынести незаметно из порта пять поллитровок не проблема, а уж толкнуть их в городе и вовсе, как два пальца об асфальт. Вышел с полтинником, вернулся с соткой, всего делов-то (в Скандинавии).
А уж как там нашу водку любят! Разгружаемся в Гётеборге, толкнули шведу-тальману пару пузырей, через час припёрся: «Вотка-вотка ещё!» Здоровый викинг бля, амбре есть, а ни в одном глазу. Ещё через час по-новой: «Вотка тавай!» Нашли кое-как поллитровку — всю водку сдали ещё с утра. Так он ещё раз приходил, всё перерыли, у трёшника (третий помощник капитана) была бутылка шампусика ко дню рождения, ею кое-как отмазались.
Такой ещё нюанс — им подавай только водку «Русская», «Столичная», «Сибирская», прибалтийский «Кристалл» напрочь покупать отказываются. Так голь на выдумки хитра, у нас в полубаке целый склад пустой тары был, притащили в котельную, быстренько отпарили чухонские этикетки и приляпали свои хозяйственным мылом, сразу влёт ушла. Да и какая разница — в то время что у нас, что у них спирт разбавленный разливали. Сами же этот спирт из Голландии обратным рейсом возили.
Короче, худо-бедно, но экономические отношения налаживались.
ЧЁРНАЯ ТАМОЖНЯ
Стоим в Клайпеде, грузимся на Фредериксверк (Дания). Отличный рейс, команда на взводе в предвкушении хорошего навара. Схема идеальна по своей простоте: берём здесь водку, делаем чейнч во Фридриксе на слегка подержанную автомобильную резину и сдаём её в Прибалтике. Продавец и покупашка уже найдены, навар больше, чем просто с водки, вобщем, всё в цвет, вот только команда забухала не по-детски и я простыл напрочь, ни до чего дела не было, температурил, кое-как отстаивал вахты и на шконку. Да и жопой что-то чуял, наверное, поэтому в этом карнавале не участвовал.
На переходе нижняя палуба продолжала бухать — водки взяли море. Крутого досмотра на этом судне никогда ещё не было, никто из команды не сталкивался с чёрной таможней, поэтому расслабились по-пьяне, наивное мудачьё, и алкоголь толком не зашхерили. Большую часть сунули в мешках за воздушные балоны в машинном отделении, а особо ипанутые держали в каютах: «А, куйня, какой шмон, так, просто проверят документы, и всё (до этого рейса так оно и было)». И продолжали пить.
К Фридриксу подошли ближе к обеду. Швартовку я перенёс отвратительно — температура 37,5, слабость, трясло всего, да ещё привлекли внимание четыре чёрных тонированных «Гелика» на причале, и сердце в первый раз ёкнуло. До вахты оставался час, решил ещё поваляться на шконке, но не тут-то было — по трапам загромыхали тяжёлые берцы, гораздо больше, чем нужно для простой проверки документов, и сердце ёкнуло во второй раз. Не за себя, мне бояться было нечего — газовый ствол и оставшиеся с прошлого рейса четыре бутылки водки лежали в надёжном месте. Слышу звон за переборкой в соседней каюте — ага, у Тормоза водку из рундука изымают. Следующая каюта моя, она чиста, как моча младенца. Заходят двое в чёрной форме, предъявляют полномочия и начинают выворачивать ящики под мою ехидную ухмылку. Находят пузырёк из под лекарства, в нём мелкая соль. «What is it? Drug?» — «Ага, Cocain, млядь». Тот осторожно лижет и лыбится: «Joke? It’s salt». Так и уходят несолоно-хлебавши.
В раздолбанных чувствах иду в салон перекусить перед вахтой, наблюдая мимоходом, как чёрные выносят водку из прозодежды. Знаю, чья она — старпомовская, сам видел, как он её туда ныкал. «Ну, по-любому на матросов повесят», — думаю. В салоне все хмурые и поникшие, появляются 4 мех с мотористом, которого я должен менять, с бледными рожами, напуганные. Я молча ухожу, всё уже поняв, и спускаюсь в машину. Там вокруг моего вахтенного начальника, второго механика, вьются чёрные — два мужика и баба. «Вотка, вотка кте?» Тем временем из балонной выносят мешки с водкой. «Where is your cabin?», — спрашивает чёрная сучка. Второй мех ни бельмеса вообще по английски, стоит, пот рекой: «Фил, чё им надо от меня, млядь?» — «Каюту просят показать». Жалко второго, он не при делах вообще, лох, стармех с речника, приехавший подработать в зиму.
Нас под конвоем разводят по каютам и повторно шмонают. Ничего не находят и оставляют в каютах. Через некоторое время на нижней палубе наступает жуткая тишина, мы понимаем, что погром закончился и сползаемся в курилку.
Сидим в курилке, нервно сосём сигареты и молчим — о чём говорить, и так всё ясно — косяк окуенный, за это виз лишают на год минимум. Не утешает даже уверенность в том, что мою водку и ствол не нашли. По-любому повесят всё на рядовой состав. Понимают это и другие невиновные. Залетает третий штурман, кораплядский кассир: «Давайте, шеметом, всю валюту до цента собирайте по закромам, попробуем откупиться!» Никто не возражает, лучше сейчас отдать, чем год вообще её не видать. Но куй там — не берут они, паскуды. «Свободным от вахты срочно собраться в кают-компании», — раздаётся по громкой связи голос кэпа.
Собираемся в салоне, входит кэп с двумя чёрными мусорами, и докладывает: «В результате таможенного досмотра было обнаружено и изъято 85 бутылок водки и газовый револьвер „Рэк“ 45-го калибра с тремя патронами в барабане». Я в ступоре. Даже боезапас посчитали, суки. Все уставились на меня, на нижней палубе прекрасно знали, чей это ствол. Я покупал его не лично, так как не было возможности съездить на Риппербан, поручил это Тормозу, а этот мудак сначала нарисовался с ним, потом отдал мне при свидетелях. Да ещё в Кёниге я прикрывал нашу братву от местных быков (вот куда делись три остальных патрона). Ну надо же было этим гондонам свою водку именно за тем баллоном ныкать, где в глубокой уютной выемке отдыхал мой Рэксик, завёрнутый в чёрную промасленную тряпку.
«Или признаёте, чья это контрабанда, или накажем ответственных по заведованию помещений, где она была обнаружена», — продолжал кэп. Зная, что всё равно сдадут, лезу на амбразуру: «Револьвер мой, вёз в Россию супруге для самозащиты, у нас это не запрещено (мля-а, 45-й для бабы!). Водку категорически не признаю, у меня её не было! (Кстати, наказание за водку было намного весомей, а за газовик тогда ещё и закона в бардачной России не было)» — «Почему же тогда всё вместе находилось?» — «Не знаю, после покупки туда не заглядывал, а три патрона в машине отстрелял, — плету я на ходу, — предоставлю вам подробный письменный рапорт» — «Разберёмся, я всё про вас знаю!» Как же, думаю, знаешь ты, сука трусливая — запираешься в своей каюте, когда матросы бухают.