Путь к перевалу
Шрифт:
Речь Чепкова произвела впечатление. И его уже не могли изменить ни выступление скупого на слова Стенина, пытавшегося хоть в какой-то степени реабилитировать Воронова, ни горькие сетования парторга физмата, указывавшего на общее неблагополучие в службе техники безопасности университета, ни объяснения самого Воронова, который, по сути дела, отказался что-либо добавить к тому, что было изложено в акте комиссии.
Словом, складывалось мнение, что доцент Воронов, пользуясь бесконтрольностью и попустительством со стороны декана факультета и секретаря партийного бюро, создал на кафедре такую обстановку,
— Будем кончать. Я полагаю, вопрос ясен…
— Я бы не сказал, что все так уж ясно, — неожиданно вмешался ректор, перелистывая акт комиссии. — Тут, например, есть такие места, которые мне как физику просто непонятны. Вы внимательно читали акт, Юрий Дмитриевич? Вот, полюбуйтесь…
Воронов пробежал глазами страницу, недоуменно пожал плечами, затем снова перечитал ее.
— Странно… Я ничего подобного не видел…
— Но в свое время вы, кажется, не возражали, — заметил Бенецианов.
— Да… Но здесь какое-то недоразумение. В лаборатории просто не могло быть этого. Иван Денисович!..
Коклин встал:
— Вы о какой странице? Четвертой? — забеспокоился он.
— А почему вы решили, что речь идет именно о четвертой? — спросил Стенин.
— Как же. Остальные страницы, — там ничего такого… А четвертая, — замялся Коклин и беспомощно оглянулся на Чепкова.
Тот медленно поднялся:
— Я должен сообщить парткому об одной детали. Воронов действительно мог не видеть упомянутой страницы. Ее составил лично Бенецианов в заведомо тенденциозном тоне и, насколько мне известно, собирался изъять из акта, когда тот будет дан на подпись Воронову. Я возражал против этого, но Модест Петрович, как всегда, не посчитался с моим мнением. Точно так же отверг он и мнение инспектора по технике безопасности. — Чепков выразительно взглянул на Коклина. — Я хотел сказать об этом в своем выступлении, но как-то упустил из виду. Да и регламент…
Члены парткома переглянулись.
— Это… Это… — поднялся было Бенецианов. Однако ректор остановил его движением руки:
— Сначала послушаем Коклина. Тот поспешно встал.
— Я сделал все, как надо. А профессор Бенецианов сказал, так дело не пойдет. Надо, говорит, усилить впечатление. Потому что и вы, дескать, Семен Тихонович, так смотрите на это дело…
— Но позвольте, а своего собственного мнения у вас вообще не бывает? Для чего же вы присутствовали в комиссии?
— Я человек маленький. А они все профессора, доценты…
— К тому же вы знаете самоуправство Бенецианова, — поспешил ввернуть Чепков.
Бенецианов развел руками:
— Это чудовищно! Какой-то заговор… Я не нахожу слов…
Все обернулись к нему. Но в это время дверь приоткрылась, и в ней показалась голова Кости Славина:
— Разрешите? Мы просим огласить вот это заявление. — Славин подал секретарю сложенный вчетверо лист бумаги.
Секретарь развернул бумагу и, прочитав ее, нахмурился.
— Невероятно! — он снова перечитал заявление и протянул ректору. — Семен Тихонович, взгляните.
— Нет, читайте всем. Или изложите суть дела.
— Суть дела… Суть дела в том, что доцент кафедры общей геологии Софья Львовна Строганова сообщает парткому, что за несколько дней до случившегося профессор Бенецианов получил от Горэнерго предупреждение о временном отключении факультета, однако не довел его до сведения Воронова…
Бенецианов не дал ему договорить:
— Строганова не могла написать подобного. Это фальшивка!
Секретарь постучал карандашом по столу:
— Модест Петрович!
Но его уже предупредил стоявший у двери Костя Славин:
— Одну минуточку! — Он открыл дверь в приемную и позвал: — Софья Львовна, Таня, товарищ Крылов! Пройдите сюда.
Все трое вошли в комнату. Костя представил:
— Это вот студентка Горина, которая присутствовала в ту минуту, когда Модест Петрович разговаривал с энергетиками, а это Степан Егорович Крылов, дежурный диспетчер Горэнерго.
Члены парткома заговорили все разом.
— Тише, товарищи, тише! — секретарь постучал по столу. — Товарищ Крылов, вы действительно предупреждали профессора Бенецианова о прекращении подачи энергии геологическому факультету?
— Да, я звонил ему и сказал, чтобы он оповестил об этом всех, кто работает с приборами высокого напряжения.
— Ну, как же, теперь я припоминаю, мне точно звонили об этом, — словно очнулся Бенецианов. — Но я как-то не придал значения… Не совсем понял, очевидно…
— Модест Петрович, — подала голос Таня, — Софья Львовна напомнила же вам, что у Юрия Дмитриевича есть такие приборы. А вы сказали: «Ничего! Поживут как-нибудь два часа без своих паяльников».
— Ничего подобного я не говорил! Да-с! — обернулся к ней Бенецианов. — И прошу удалить отсюда студентов. Вопрос слишком серьезен, чтобы полагаться на суждения первокурсников.
— Нет, почему же, студенты пришли как раз кстати, — возразил ректор.
— К тому же, — заметил секретарь, — в заявлении Строгановой тоже сказано, что она предупреждала вас относительно лаборатории Воронова, но вы не захотели уведомить его. Так это было, Софья Львовна?
— Все было так, как написано в заявлении, — ответила Строганова, не глядя на Бенецианова.
— Но позвольте, Софья Львовна, — вступил в разговор Стенин. — Вы, стало быть, знали обо всем, предвидели, очевидно, возможные последствия и молчали. Что же теперь вас заставило написать это заявление?
— Мы заставили, Алексей Константинович, — сказал Костя Славин. — Очень помогли нам товарищ Крылов и Ашмарии, корреспондент.
Ректор покачал головой:
— Значит, предупреждение Горэнерго так и осталось достоянием Бенецианова и Строгановой, если не считать случайно присутствующей при разговоре студентки?
— Нет, видимо, не совсем так, — заявил Крылов. — Знал еще вот этот гражданин, — показал он пальцем на Чепкова.
Тот вскочил с места:
— Ничего подобного! Я не знал о предупреждении Горэнерго.