Путь к перевалу
Шрифт:
Воронов отложил карандаш.
— Ты разденься сначала.
— До этого сейчас! — Стенин снял пальто и швырнул его на стул. — Ты читал акт, прежде чем подписывать?
— Просматривал…
— Что значит, просматривал? Это не пустячная бумажка! И с каких пор, скажи пожалуйста, заведующих кафедрами при таких чэ-пэ надо специально приглашать в партком?
— В партком я пришел бы, — ответил Воронов, — А вот с каких пор в университете начали практиковаться прямо-таки жандармские методы «расследования»? Всех допрашивают, не допускают людей к работе, опечатали помещение…
— А ты думал, вам спасибо скажут за то, что произошло вчера?
— Я думал, это наше общее несчастье…
— Чье это, общее? Ты вот только «просматривал» акт комиссии, а я изучил его до последней строчки. И если хоть половина того, что написано там, соответствует действительности…
— Там почти все соответствует действительности, — хмуро ответил Воронов.
— Тогда это просто ни на что не похоже! Я не физик, но и мне стало ясно: только чудом избегали вы до сих пор несчастных случаев.
— Так бывает во всех лабораториях, где работают, — упрямо возразил Воронов.
— Оставь это! Работа — не война. Мы не имеем права подвергать необоснованному риску жизнь и здоровье людей.
— Риск не так уж велик. В лаборатории работают люди, знакомые с приборами. А несчастный случай может произойти и на кухне.
Стенин поднялся:
— Ты эти прибаутки брось! На кухне у плохой хозяйки может и кастрюля свалиться на голову. А здесь мы обязаны исключить все причины, которые могут привести к несчастным случаям.
Воронов также поднялся:
— Но пойми, что в лаборатории, где непрерывно переделываются, отлаживаются, регулируются все новые и новые приборы, просто невозможно предусмотреть случайности. Открытая панель магнита в тысячу раз опаснее, чем все эти «неприкрытые щитки», «незакрепленные провода» и другие мелочи, которыми напичкан акт. Но мы не можем не открывать панелей и не держать их открытыми под током. Этого требует работа.
— Тогда надо исключить всякую возможность того, чтобы к приборам подходили посторонние люди.
— Здесь не бывает посторонних. Студентов, работающих по теме кафедры, я не считаю посторонними.
— Хорошо. Тогда нельзя их оставлять одних с работающими приборами.
— В принципе я не согласен и с этим. А в данном случае не было даже такого «упущения». У магнита работал Стрельников. Только внезапное отключение энергии заставило его на миг отойти от прибора. И я не вижу в его действиях ничего предосудительного.
— В ректорате и парткоме смотрят на это дело иначе.
— А как смотришь ты?
— Там я защищал тебя насколько это было возможно. А здесь прямо скажу: я не согласен с тобой, несмотря на все твои доводы. На кафедре у тебя непорядок. Я имею в виду не только последний случай. И ты, и твои сотрудники пренебрегаете элементарными правилами техники безопасности. С этим надо кончать, Юрий Дмитриевич. И мы будем этого требовать тем более жестко, что сложные электрические приборы начинают появляться и на других кафедрах. Больше того, работники этих кафедр учатся у вас, берут пример, и если такое отношение к технике безопасности укоренится на всем факультете, за это не скажут нам спасибо. — Стенин взял пальто. — На днях ставлю этот вопрос на партийном бюро. Докладывать будешь ты. Говорить будем по-партийному.
— Ясно, — сказал Воронов.
Стенин вышел из кабинета.
— Юрий Дмитриевич, почему же ты не сказал о сегодняшнем заседании кафедры? О нашем с тобой разговоре? — удивился Бойцов. — Можно было бы даже протокол показать.
— Я собирал заседание кафедры не для того, чтобы реабилитироваться в чьих-то глазах.
— Но у Стенина может сложиться превратное представление…
— Представление надо складывать не словами, а делом.
— Так-то оно так… — Бойцов подошел к вешалке, снял пальто, но подумав, повесил обратно и вышел в коридор.
В кабинет заглянул Петр Ильич:
— Юрий Дмитриевич, можно к вам?
— Да, конечно.
— Юрий Дмитриевич, я понимаю, сегодня такой день… Однако, видите ли, срок подачи заявлений на конкурс истекает. И я… В общем, надо бы мне поговорить с вами.
— Какой конкурс? О чем вы?
— Да вот, Юрий Дмитриевич… Время идет. Защита давно прошла, — скоро, наверное, утверждение пришлют. А перспектив на доцентуру на кафедре, сами знаете, нет..»
— Вы что, решили уйти с кафедры? — прямо спросил Воронов.
— Поверьте, Юрий Дмитриевич, я никогда бы не ушел, тем более что…
— Но вы решили уйти?
— Так вы сами говорили, что место доцента у нас на кафедре…
Воронов усмехнулся:
— Можете уходить. Без всяких объяснений. Я не держу вас. Желаю успеха. Только имейте в виду, когда корабль тонет, с него прежде всего бегут… крысы. Прощайте.
Петр Ильич плохо помнил, как вышел из кабинета Воронова. На лестнице он столкнулся с братом.
— Чего нос повесил? — остановил его Валерий.
— Неприятный разговор был с шефом…
— О чем?
— Да так, по делу. — Он начал было спускаться вниз, но Валерий удержал его за рукав.
— Подожди. Правду говорят, что ты собрался уходить от Воронова?
— А хоть бы и так.
Валерий смерил его откровенно презрительным взглядом:
— Я знал, что ты бываешь порядочным болваном. Но чтобы еще и свиньей…
— Замолчи! — прервал его Петр Ильич, оглядываясь по сторонам.
— Нет, не замолчу! Ты хотя бы с отцом посоветовался.