Путь к перевалу
Шрифт:
— Мы далеки от мысли, конечно,— заметил Греков, — что при этом не будут развиваться другие разделы геологии. У каждого из нас, будь то петрограф или палеонтолог, есть еще достаточно нерешенных вопросов. Но главное место в научной работе факультета должно занять именно это направление, связанное с постановкой кардинальнейших проблем. Ибо решение таких проблем ускорит в свою очередь и разработку всех частных вопросов, включая методы полевых исследований, связанных с поисками и добычей минерального сырья.
— Не говоря уже о том, — добавил Стенин, — что новая проблематика объединит весь коллектив наших ученых и создаст необходимую творческую обстановку.
Ректор задумался:
— Создание новой кафедры… Но это, как вы знаете, очень не простая вещь.
— Да, мы знаем это. И тем не менее надеемся, что вы поддержите нас.
— А кто смог бы возглавить такую кафедру?
— Есть у нас на примете один человек, некто Грюнталь, Георгий Александрович, наш бывший выпускник, теперь — начальник крупной экспедиции в Средней Азии.
— И чем он привлек ваше внимание? — поинтересовался ректор.
— Своей одержимостью, — ответил Греков.
Ректор улыбнулся:
— Что ж, это не так уж мало… А как мыслится учебная нагрузка новой кафедры?
— Вот, пожалуйста, здесь все расписано. — Греков положил на стол примерный расчет часов.
Ректор пробежал его:
— Да вы, оказывается, все подработали!
— Иначе мы бы к вам не пришли.
— Так… И последний вопрос. То, что среди вас нет декана, по-видимому, не случайно?
— Совершенно точно.
— Понятно… Что же, товарищи, будем думать. Все, что вы мне изложили, заслуживает самого пристального внимания. Роль университетской науки надо поднимать. Именно путем переключения наших усилий на разработку крупных теоретических проблем. Эта задача стоит не только перед вашим факультетом. Что же касается кафедры теоретической геологии, то… может быть, пора уже и создать нам такую кафедру. И последнее. Я только что получил уведомление, что должность декана факультета будет отныне выборная. В ближайшие месяцы мы должны будем провести соответствующие собрания. Так что пора к ним готовиться. Желаю вам успеха.
— Черт знает, что такое! Опять все перебуторено! — Петр Ильич захлопнул шкаф с коллекциями и заглянул в лаборантскую:
— Нина Павловна!
— Доброе утро, Петр Ильич, — промурлыкала та, поправляя прическу.
— Здравствуйте, — бросил Ларин. — Нина Павловна, вы следите за коллекцией?
— А как же, Петр Ильич, слежу.
— Но там черт ногу сломит! Коробки перевернуты. Все этикетки перепутаны.
— Неужели все?
— Ну, все — не все, а пользоваться коллекцией нельзя. И это уже не первый раз.
Нина Павловна обиженно поджала губы:
— Такие студенты пошли. Как возьмут минералы для самостоятельной работы, так словно после пожара! Уж я и говорю им, и ругаю…
— Надо не ругаться, а просматривать коллекции. Хотя бы перед занятиями.
— Так я и просматриваю, Петр Ильич, но бывает иногда — руки не доходят. Вы же видите, сколько работы. То принеси, другое достань! Это не кафедра, а сумасшедший дом какой-то. Глядишь, другие лаборанты за весь день с места не поднимутся. Выдадут, что надо, и — снова до звонка. У нас же: тому — провод, другому — амперметр какой-нибудь, третьему — жидкий азот…
— Но поймите, учебный процесс не должен страдать из-за всего этого.
— Понимаю, Петр Ильич, прекрасно понимаю. А кто у нас думает об учебном процессе? Все чего-то мастерят. Всем надо Америку открыть! Уж, по правде говоря, только глядя на вас и отдыхаю душой.
— Ну, вы скажете…
— Право, Петр Ильич! Сидите вы себе с микроскопчиком да с книгами. Тихо-мирно, ни шуму от вас, ни копоти. А ведь было время — вся кафедра была такой! — Нина Павловна вздохнула. — Зайдешь, бывало, в кабинет к самому — тишина, цветы на окнах. Возьмешь водички, польешь…
— Тоже мне прелесть! — поморщился Ларин.
— Не скажите, Петр Ильич, не скажите! Все это создавало такую обстановку… А теперь?.. Нет, уйду я отсюда. Уйду. Не сработаемся мы с Юрием Дмитриевичем. Крутой он слишком. И нет в нем никакого обхождения. Да-с. А я так не могу. Я с профессорами работала. И все меня ценили.
— Так вас и теперь, Нина Павловна, ценят…
— Нет, не говорите! Сейчас каждый мальчишка может на тебя накричать, и никто не заступится. Да что говорить… Вы, Петр Ильич, можете как угодно к моим словам отнестись. А только и вас на кафедре не ценят…
— Почему вы так думаете? — насторожился Ларин.
— Так разве не видно! Вы теперь кандидат, почти доцент. А у Юрия Дмитриевича любой инженеришка в большем почете. Возьмите хоть наши заседания кафедры. Кому первое слово? Звягину. Кого больше всего слушают? Берга и Степаненко.
— Но ведь они талантливые физики.
— Подумаешь — физики! Пусть и идут к себе на физмат, нечего им у нас на кафедре делать. Нет, не говорите, Петр Ильич, обходят вас здесь. Уж на что Вадим! Аспирант второго года. А сидит рядом с Вороновым. Андрея Бардина Греков тоже в свой кабинет переселил. А вы как ютились на задворках…
— Но это же чепуха, в конце концов!
— Вам все чепуха, Петр Ильич. А вот на днях я слышу от надежного человека… Не знаю уж, говорить ли.
— Говорите, раз начали.
— Так вот, слышала я, что Юрий Дмитриевич, — Нина Павловна понизила голос, — что он и на ваше место подыскивает не то физика, не то математика.
— Как так?
— Очень просто. Говорят, и практику по минералогии теперь надо вести на каком-то новом уровне.
— Но это же абсурд!
— Мало у нас в последнее время абсурдного делается!