Путь к перевалу
Шрифт:
— Ты что это, Горина, стала без конца опаздывать? На целую лекцию! И вчера тоже.
— У меня уважительная причина, — сказала Таня.
— У вас всегда причина! — повысил голос Иван.
Это было уже слишком! Саша подошел к нему вплотную:
— Слушай, Иван, хоть ты и староста…
— А ты уж молчал бы: сам прогуливаешь и других защищаешь! — не дал договорить Иван. — Я тебе давно хочу сказать, — не думай, что если тебя тогда, на вечеринке, поддержали, так ты можешь продолжать не ходить на лекции. Там я тебя по-товарищески предупредил, а теперь…
— А теперь как?
— А теперь официально
— Эх, Иван!..
— Что, Иван?
«Как объяснить ему? И главное, формально он прав. Но ведь обязательства-то мы брали бороться за коммунистическое отношение друг к другу, к жизни вообще. А разве такими должны быть коммунистические отношения?»
— Ну, что — Иван? — повторил Кравцов. — Или сказать больше нечего?
— Сказать мне надо многое. А сейчас извинись перед Таней, у нее Андрей болен.
— Могла бы и сама объяснить, — буркнул Иван. — А еще что скажешь?
— А еще, что забыл ты, кажется, по поводу чего мы брали обязательства.
— Я забыл! Во всяком случае, до сих пор ни одного часа без уважительной причины не пропустил и к обязанностям своим отношусь не так, как некоторые…
— Если бы ты включил в число своих обязанностей еще и просто быть человеком!
— Даже так… — Иван зло сощурился. — А кто в больницу к тебе бегал? Кто ради тебя с дровами для Севериной возился?
Он говорил короткими отрывистыми фразами, будто вбивал гвозди. А Саша молчал. Все это было действительно так. Но он ни разу даже не подумал об этом, — должно быть потому, что сам никогда не ждал благодарности за свои услуги.
— Может быть, я перед тобой и в долгу, Иван, — глухо промолвил Саша, — и вообще что-то не так понимаю, как надо… — Он махнул рукой и отошел к окну.
25. ДОРОГУ ИДУЩИМ!
К трем часам дня, когда почти все аудитории опустели, в кабинете заведующего кафедрой региональной теологии собрался цвет геофака: декан факультета, секретарь партийного бюро, профессора, доценты и даже ведущие работники института и треста. Такого не случалось здесь за все время со дня заступления Ивана Яковлевича на должность заведующего кафедрой. Но сегодня тому были особые причины.
Иван Яковлевич только что вернулся из Ленинграда, где успешно защитил, докторскую диссертацию, и решил отметить это приятное событие небольшим товарищеским банкетом. Поэтому стол, за которым обычно «увязывались» границы свит и ярусов, «сбивались» геологические разрезы, «тянулись» бесконечные профили и карротажки, сейчас был уставлен бутылками с шампанским и коньяком, банками с икрой и сардинами, тарелками с нарезанными ломтиками лимона…
Тосты следовали один за другим. Услужливый Мышкин еле успевал менять бутылки, следуя внушительным взглядам хозяина стола. Сам Иван Яковлевич сидел на почетном месте, между Бенециановым и Грековым, и, довольный, сиял, опуская глаза каждый раз, когда провозглашался очередной тост за «успехи его в научной работе», за «большой вклад в геологию, каким явилась его диссертация», и многое другое.
Наконец с бокалом в руке поднялся Бенецианов.
— Глубокоува-а-ажаемый Иван Яковлевич! — затянул он. — Я рад и счастлив поздравить вас… э-э… со вступлением
— Браво! Браво, Модест Петрович! — крикнул Мышкин, подбегая с бокалом к Бенецианову.
Модест Петрович повернулся к гостям, ожидая, что и другие сотрудники подойдут с ним чокнуться, но этого не произошло. Стенин отодвинул свой бокал в сторону. Греков нахмурился. Ростов удивленно пожал плечами.
Даже Софья Львовна опустила глаза к столу, будто для того, чтобы рассмотреть узоры на тарелке.
Неловкая тишина воцарилась за столом. Глаза большинства сотрудников обратились к Воронову. Тот встал:
— Разрешите и мне сказать несколько слов. Я с удовольствием присоединяюсь к поздравлениям, сделанным сегодня в адрес Ивана Яковлевича. Успех его заслужен. Иван Яковлевич не в пример некоторым другим ученым, гнушающимся черновой работы и предпочитающим заниматься только широкими обобщениями, сам изъездил и прошел с молотком не одну сотню километров, сам сделал многие десятки профилей и разрезов, составил массу карт, и потому предложенная им стратиграфическая схема карбона базируется на прочном фундаменте фактов, а выделенные горизонты и свиты приняты большинством производственных организаций. Работа Ивана Яковлевича заслужила положительную оценку наших ленинградских коллег, и я присоединяюсь к этой оценке. — Воронов сел и, понизив голос, добавил:
— А по-товарищески, не для тоста, скажу, Иван Яковлевич: жаль, что в методологии вашей нет ничего нового по сравнению, скажем, с работами Павлова, Милановского и другими нашими учителями. А впрочем, это и не ваша вина. Все мы заслуживаем такого упрека.
— Вы, Юрий Дмитриевич, видимо, плохо знакомы с моей работой, — заметил Чепков. — Я не могу согласиться с вами. Ведь в работах Павлова и Милановского нет и в помине данных рентгено-структурных, электроно-графических и прочих анализов, которые говорят сами за себя.
— Простите, Иван Яковлевич, но, знакомясь с вашей работой, я прежде всего и обратил внимание на эти анализы. Действительно, их много, с избытком. Однако это не более чем дорогостоящее украшение. Да иначе и быть не могло. Пушки делают не для того, чтобы стрелять по воробьям. Пора нам перейти к решению по-настоящему крупных научных проблем, охватывающих всю совокупность геологических явлений, и не толковать о передовых позициях науки, а выходить на эти позиции всем фронтом, локоть к локтю. Вот за это я и предлагаю поднять бокалы!