Путь к перевалу
Шрифт:
А попробуй, возрази! Да и правы они, черт возьми. Уже сейчас в геологических журналах появляются статьи, которые не только Бенецианову кажутся «китайской грамотой». И все идеи Воронова, если осуществить их, на самом деле открывают такие перспективы, что дух захватывает. Недаром Греков так ухватился за них. Но… Ивану Яковлевичу с ними не по пути. Будь они хоть тысячу раз правы, он на это не пойдет. Хватит!
Он вспомнил себя босоногим мальчишкой, седьмым по счету в семье, постоянно донашивающим перешитую и перелицованную одежду старших братьев. Потом студентом, все время отказывающим себе во всем, лишь бы приобрести мало-мальски приличный костюм.
Иван Яковлевич проводил гостей и взял пальто. Но вернулся Стенин:
— Иван Яковлевич, может, и не ко времени, но мне хотелось бы серьезно поговорить о Мышкине.
— К чему раздувать из мухи слона! Опьянел человек, с кем не бывает! Завтра же извинится перед Вороновым.
— Я в этом не уверен, — возразил Стенин. — Но дело не только в его сегодняшнем поведении. Мне известно, что Мышкин не справляется со своими обязанностями'.
— То есть? Не понимаю…
— Студенты жалуются, что на его занятиях…
— Опять студенты!.. Слишком много дали им воли в последнее время. Что-то раньше я не слышал, таких жалоб.
— Я сам присутствовал на практических занятиях Мышкина в двадцать второй группе…
— Вы? Не уведомив меня? Как это понимать? Партийное бюро не доверяет заведующим кафедрами?
— Меня пригласил туда Леонид Иванович. А ему поручил это методический совет университета.
Чепков сразу сменил тон:
— Ну, что ж, может, и следует заслушать его на кафедре.
— А дальше?
— Что дальше?
— Вы считаете, что он может и дальше вести преподавательскую работу?
— Но до сих пор Мышкин не имел замечаний.
— Это вот и кажется, по меньшей мере, странным.
— Что вы хотите этим сказать?
— Вы прекрасно понимаете, что я хочу сказать. Боюсь, партийному бюро придется в ближайшее время серьезно заняться положением дел на кафедре региональной геологии. Кстати, почему Мышкин не занимается научной работой?
— Послушайте, Алексей Константинович, не хотелось бы напоминать, что сегодня у меня такой день…
— Вот как раз этот день и переполнил чашу терпения. Всем казалось, что именно вам следовало одернуть зарвавшегося Мышкина…
— Вы, по-видимому, не знаете, что Мышкин — протеже Модеста Петровича.
— Ну, и что же?
— Но это еще не все. Должен предупредить вас, что зять его жены, Софьи Львовны, — известный академик…
— Для чего вы все это мне рассказываете? Да будь он хоть сын турецкого султана…
— Это было бы совсем другое дело. А тут… Сами знаете, в научном мире…
— Оставьте в покое научный
— Я еще не знаю ваших выводов. Но как преподаватель Мышкин, конечно, слабоват. И уж если на то пошло, я говорил об этом Бенецианову…
— А теперь сообщите это же Ученому совету.
— Разве это не одно и то же?
— Нет, не одно и то же, и вы это знаете не хуже меня. Пора нам освобождаться от балласта.
Чепков встал:
— А вы не боитесь обжечься?
— Не беспокойтесь. Я в танке горел, а это, говорят, хороший иммунитет против ожогов. До свидания.
Закрыв дверь чепковского кабинета, Воронов пошел было в сторону своей кафедры, но затем повернул обратно и быстро направился к музею. Нужно было успокоиться, прийти в себя, привести в порядок мысли. Только здесь, в пустом коридоре, он почувствовал, как дрожат руки и гулко стучит в висках. В таком состоянии вряд ли стоило показываться в рабочем кабинете. Только в музее, среди привычных, строго поблескивающих витрин с минералами, наедине с самим собой, мог он успокоить расходившиеся нервы.
Музей был еще открыт. Миновав геологический отдел, Воронов распахнул дверь в минералогическую комнату, где в такое время обычно не бывало никого. И вдруг…
— Здравствуйте, Юрий Дмитриевич!..
— Здравствуйте…
Он остановился от неожиданности. Вместо пьяной физиономии Мышкина, вместо жирных, прыгающих от смеха щек его супруги, вместо тяжелого взгляда Бенецианова — милое, доверчивое, улыбающееся лицо Люси.
Она подошла к нему:
— Юрий Дмитриевич, я давно хотела просить вас, нельзя ли и мне выполнять какую-нибудь научную работу у вас на кафедре?
Воронов не ответил. После той ночи в лесу он впервые видел ее так близко. И впервые на лице ее было такое выражение, будто она чем-то обрадована, и смущена, и растеряна. Он слушал ее голос, почти не вникая в смысл слов, и с удивлением чувствовал, как постепенно исчезает та горечь и негодование, которые только что толкнули его сюда.
Но и в тоне и в глазах Люси был вопрос. Воронов постарался взять себя в руки:
— Что вы сказали?
— Я хотела бы заняться научной работой у вас на кафедре, — повторила Люся. — Если можно…
— Вы?! — восклицание вырвалось само собой. Но Люся истолковала его по-своему:
— Вы не думайте, что я… Я еще в школе…
— Нет, вы меня не так поняли! Мы всегда рады новым людям… Пройдемте ко мне. — Воронов открыл перед ней дверь.
В кабинете-лаборатории было уже тихо. Лишь за крайним столом, у большого магнита, сосредоточенно копался в установке Вадим, да в углу, возле шкафа с книгами, примостились два студента-старшекурсника, торопливо листающие последние номера журналов.
Воронов пододвинул Люсе стул и, включив настольную лампу, не спеша опустился в кресло. Не спешил он и начать разговор, давая ей возможность осмотреться И привыкнуть. Потом спросил:
— Чем же вы хотели бы заняться у нас на кафедре? Мы пытаемся подойти к изучению минералов несколько необычным путем…
— Я знаю.
— Знаете?
— Да, ведь у нас в группе только и разговоров об этом. А потом… Я слышала ваш доклад и читала статью Цагина о парамагнитном резонансе.
— Вот как! — улыбнулся Воронов. — Какую статью вы имеете в виду?