Путь к сердцу мужа
Шрифт:
— А что же вы собираетесь делать? — удивился он.
— Да ведь мы же во Фло-рен-ции, — по слогам произнесла она название города. — Это же родина Леонардо да Винчи, Микеланджело и Рафаэля. Здесь в галерее Уффици находятся их подлинные картины, а в Галерее Академии стоит Давид. Представляете себе, подлинный четырехметровый Давид. Не копия, а именно тот, которого создал сам Микеланджело.
— Вы так любите живопись и скульптуру?
— Что значит «так»? Это же величайшие произведения искусства. По-моему, нет такого человека, который не мечтал бы их увидеть
— К своему стыду должен признаться, что как-то действительно не удосужился посмотреть, — смущено сказал он.
— Ну, да. Такого просто не может быть, — совершенно искренне изумилась Лиза.
— Тем не менее, это так. Ну, теперь я, конечно, упал в ваших глазах. Скорее всего, вы теперь и уважать меня не будете?
— Почему же? Я полагаю, у вас есть какие-то другие достоинства, — ядовито сказала она. — Но, помнится, мне кто-то говорил, что вы из интеллигентной семьи.
— Так, все, мне уже стыдно. Между прочим, у меня сегодня встреча назначена на два часа, так что я, наверное, тоже схожу полюбуюсь на картины. И на Давида, кстати. Если вы не возражаете, конечно.
— Кто я такая, чтобы вставлять вам палки в колеса, — фыркнула Лиза. — Конечно, можете идти.
— Договорились. А когда там открывается?
— В восемь пятнадцать, так что уже открыто.
— Тогда давайте поспешим. В двенадцать нужно освободить номера, а в час вам нужно быть в аэропорту. Да и мне тоже в час нужно уже выехать.
Они быстро доели скудный «европейский» завтрак, состоявший только из булочек, джема и кофе, и вышли на улицу. Полонский сразу же устремился к такси.
— А мы не разорим «Интернейшнал Пластик», если будем так лихо разъезжать на такси? — с опаской спросила не привыкшая к излишней роскоши Лиза.
— Да я, в общем-то, человек не бедный, — просто сказал он и получил от Лизы еще один мысленный плюс. Она терпеть не могла жадных мужиков.
Возле галереи сидело не меньше десятка художников, предлагающих желающим нарисовать их портрет за двадцать минут или купить какую-нибудь картину. Заказывать свой портрет Лиза не решилась, но перед одной картиной не смогла устоять. На небольшом полотне была изображена юная балерина, сидящая на стуле. То ли она устала после репетиции, то ли разуверилась в собственном таланте, но вся ее фигурка излучала отчаяние, и она напоминала изломанный цветок.
— Вы что, действительно думаете, что это ценная картина? — насмешливо спросил ее Полонский, видя, как она не может оторвать взгляд от своего приобретения.
— Нет, мне просто нравится, — тихо сказала Лиза. — Бедная, в ней ведь что-то сломалось.
Полонский только внимательно посмотрел на нее и промолчал.
У входа они взяли электронные гиды, в которых голос на русском языке тут же стал бормотать всякие сведения об истории галереи и о картинах, но Лиза не слушала. Подняв голову, она с восторгом смотрела на что-то в конце коридора.
— Вот, — не выдержав нахлынувших чувств, она повернулась к нему. — Вот он, видите?
— Кто? — с любопытством
— Лаокоон, жрец Лаокоон, помните, в учебнике истории древнего мира для четвертого класса была фотография этой скульптуры. Боги за что-то наказали его, и на него и его сыновей напали змеи, обвили их и задушили.
— Да, действительно, я тоже помню это.
— А теперь мы с вами видим эту скульптуру своими глазами, — с благоговением сказала она. — Ну, не чудо ли?
Закончив любоваться страданиями несчастного жреца и его сыновей, они пошли искать зал Рафаэля. Он оказался одним из первых. Лиза сразу же застыла перед картиной, известной ей с детства.
— «Поклонение волхвов», — таким же благоговейным шепотом произнесла она.
— Знаете, Эльвира, — не выдержал ее спутник, — я, конечно, знаю, что это величайшее произведение искусства. Но я ничего хорошего в ней не нахожу. Во-первых, она какая-то темная, ничего толком и не видно, во-вторых… ну, в общем, она мне не нравится.
— Как вы можете так говорить? — возмутилась Лиза. — Есть вещи, о которых вы не можете судить. Их ценность проверена веками. Им поклонялись сотни поколений людей. Чтобы увидеть их, люди приезжают со всех концов света. А вам, видите ли, они не нравятся.
— А что, я не могу иметь свое мнение? — возмутился он.
— Не можете, — строгим учительским тоном произнесла она.
— Вот скажите, вас учили читать?
— Ну, учили, конечно, — удивился он.
— Вот, поэтому вы можете читать и понимать книги. А живопись читать вас учили? Вас учили понимать картины?
— Нет, — поняв, наконец, куда она клонит, пристыжено сказал он.
— Поэтому вы не можете иметь своего мнения, а должны слушать то, что вам говорят специалисты. Жизнь так устроена, что для того, чтобы получить удовольствие, нужно сначала хорошо потрудиться. Ведь вы же из бизнеса знаете, что сначала нужно вложить, а потом получать.
— Ну, вообще-то да, мне это как-то не приходило в голову, — с удивлением сказал он. — А вот вас учили понимать живопись?
— Ну, вообще-то, тоже нет, — призналась она, но, увидев его довольную улыбку, тут же строго прибавила.
— Но в отличие от вас я этим не горжусь, а скорблю об этом.
— Оказывается, это так серьезно, — пробормотал он. — Кто б мог подумать.
Но после осмотра галереи он послушно пошел с ней в Академию художеств, смотреть Давида. Когда они вошли, Лиза замерла и невольно схватила его за руку. Давид стоял посреди овального зала, огромный и великолепный на своем высоком постаменте, а люди беспрерывным потоком шли вокруг него. Многие останавливались и, запрокинув головы, молча смотрели и не могли насмотреться, понимая, что вот сейчас, сию минуту они соприкасаются с вечным, что в жизни, в общем-то, случается не часто. Лиза тоже остановилась и застыла. Ей не верилось, что она сама, своими глазами, видит того, настоящего Давида, которого касались руки великого Микеланджело. Наконец, придя в себя, она повернулась к Полонскому и только тут заметила, что держит его за руку.