Путь к спектаклю

Голубовский Борис

“Ищи пояс на потолке”, – кричит из зала Мастер. Актер Самойлов не понимает замечания.

– Он же не видит и тянется к высоте, небу, надеется найти там помощь. Подбородок вверх...

Самойлов начинает понимать пластику слепого – все внимание в руках, пальцах, ...

– А голова напряжена... Старается увидеть... – подбрасывает ему приспособления Мастер.

Наконец, Павка оделся. Встал. Застегнул пояс – это придает ему силы, вселяет уверенность. Начинает идти, на ощупь... Куда идти?

– Тебе обязательно нужно идти! Не сдавайся!

Мастер стремительно выбегает на сцену, проигрывает уход Павла. Да, после его показа актеру трудно играть... Какая страстность в руках Мастера, какая сдерживаемая стремительность – она чувствуется в напряженном теле. Неуверенно, стараясь угадать правильное направление, Мастер идет прямо на зрительный зал... Еще шаг – и он упадет в оркестр, но на самом краю он замирает. Прислушивается... К чему? Выпрямляется, поворачивается резко, стремительно, зло – сбрасывает с себя гипноз слепоты... И четким, почти строевым шагом идет к двери...

Никогда не забыть рук Мейерхольда, пальцев, живущих поиском, одержимостью. Сколько силы в руках! И голова – устремленная вверх! К солнцу! Павел сидит у стола спиной к двери. Входит Рита, встает в дверях, не произнося ни слова. Павел услышал, что она пришла, спиной, телом. Встал, не поворачиваясь, напрягся в ожидании, ловит каждый шорох, звук ее шагов. Рита остается в дверях, говорит, что уезжает далеко и надолго. Павел ощупью берет из букета, стоящего на столе, один цветок и резко, через спину протягивает его Рите – как наносит удар, как пощечину!

Еще одно воспоминание, я нарочно беру примеры из незаслуженно забытых спектаклей давних лет!

На площади Маяковского, как раз напротив памятника поэту, скромно притулился небольшой двухэтажный домик, сперва в нем была чрезвычайно популярная ночная чайная для извозчиков с подачей чая, вареной колбасы и калачей (впрочем, в чайниках в основном был не чай…) Затем здесь обосновалась 4-студия Художественного театра, вскоре лишенная права носить эту эмблему из-за невысокого качества спектаклей. Зато с 30-го года здесь воцарился совсем молодой, почти никому не известный мейерхольдовец Николай Павлович Охлопков, взорвавший театральную Москву (и не только Москву!) спектаклями “Разбег”, “Мать”, “Аристократы” и т.д.

В 4-студии только один спектакль прозвучал с настоящей художественной силой – “Бравый солдат Швейк” по замечательному роману Ярослава Гашека, который поставил Леонид Андреевич Волков, бывший соратник по Первой студии Художественного театра Чехова, Вахтангова, Дикого.

Тюремная церковь. Скупое оформление: кафедра для проповеди, за ней на стене – большой крест, на котором распят в “натуральную величину” Иисус Христос, лишь в одной набедренной повязке, с изможденным лицом – работа предельно, до неприятности правдоподобная. Фельдкурат Кац, известный гуляка и выпивоха, сегодня принявший свою дозу, ведет богослужение. В религиозно-алкогольном раже он провозглашает: “На колени, грешники!” Все молящиеся арестанты, нехотя, кряхтя, опускаются на колени. Томительная пауза. Арестанты не имеют права поднять головы, а Каца разморило и он начинает дремать. Больше ждать невозможно. Христос, распятый на кресте, тихонько почесывает одной ногой другую.

Когда же богослужение заканчивается, арестантов уводят из храма, Христос бодренько спрыгивает с креста, совершает несколько разминочных движений, приседаний, обращается к Кацу: “Ну, до другого раза!” И, послав рукой привет, убегает.

20-е годы. Тбилиси. Театр им. Марджанишвили. “Отелло”. Режиссер Коте Марджанишвили. Распростертый на земле, с запрокинутой в обмороке головой пластом лежит Отелло. Над ним, наступив ногой ему на грудь, коршуном склоняется Яго, взмахнувший руками как крыльями... Кажется, что он растерзает свою жертву. Эта мизансцена перешла в своем неприкосновенном виде даже в балет!

50-е годы. Театр им.Ленинского комсомола (ныне –“Ленком”). “Русский вопрос” К.Симонова, режиссер Серафима Бирман.

Американский журналист Гарри Смит совершил непростительный поступок: вместо клеветы по адресу Советского Союза, он отозвался о нем, по мнению русских – объективно, по мнению американских хозяев прессы – преступно. Его выгнали из газеты. Жена ушла к владельцу издательства. Его выселяют из дома за неуплату взносов. Мебель из квартиры вся вывезена. В комнате остался лишь столик, на котором стоит радиоприемник. Идет прямая передача в эфир ближайшего друга Смита Боба Мэрфи, которую он ведет из испытательного полета на самолете. Смит слушает его. В это время входят грузчики, снимают со стола радио, не знают, куда его поставить и передают его Смиту, унося стол. Вдруг мы слышим шум взрыва, крики, голос Мэрфи, говорящего, что самолет терпит аварию и проклинающего тех, кто выпустил для рекламы не проверенный самолет. Еще взрыв. И тишина. Смит еще несколько мгновений стоит, держа приемник на руках. Тишина. И он бережно опускает приемник на пол – как гроб. Трагическая мизансцена...

Прочел в мемуарах А.Таирова и А.Коонен рассказ о спектакле (не мог его видеть по причине юного возраста) “Федра”. Замечательно описан проход Федры через всю сцену, приближаясь к зрителям неуверенными шагами, на сгибающихся ногах, как бы убегая от самой себя! И алый плащ, тянулся за ней, как поток крови, олицетворяя трагичность ситуации. Мизансцена вошла в сокровищницу режиссерских находок.

В начале 30-х увидел сенсацию тех лет – “Гамлета”, прогремевшего в Театре им. Евг. Вахтангова в постановке и оформлении Николая Павловича Акимова – дебютанта в режиссуре, но уже утверждающегося как отчаянный новатор. Навсегда запомнил заново переосмысленную им “Мышеловку”: актеры сразу по приезде в замок показали свой спектакль принцу Гамлету в королевской кухне. Поэтому мы, зрители, уже не увидели, как ее играли перед королем и всем двором. Прекрасно был решен проход королевской четы в зал, где будут давать представление: из оркестра выходили король и королева, за королем пажи несли мантию. Король поднимался по огромной лестнице, идущей из оркестра почти к колосникам, и плащ тянулся за ним, покрывая всю сцену – величественное зрелище! Реакцию короля на спектакль мы узнаем из реплик Гамлета, следящего за тем, что происходит в зале. И вдруг наверху дворцовой лестницы, стремительно выбегает король, он бежит вниз “сломя голову”, и пажи не успевают поддерживать его мантию. Она мешает королю бежать от страха, гнева, он как трусливый заяц убегает от раскрытия тайны. И алая мантия, еле успевая за ним, уже не величественная, а как бурная река, которая вот-вот захлестнет его с головой. Кровь затопила дворец!

Наше юношеское воображение пленила мизансцена появления Ричарда в “Ученике дьявола”, нашумевшем спектакле студии под руководством Ю.Завадского. Он врывался в зрительный зал из самого его конца, вспрыгивал сперва на сцену, а затем на стол, стреляя сразу из двух пистолетов! После этого все ученики дьявола во всех театрах вспрыгивали на стол. Даже во МХАТе!

Еще шедевр образной мизансцены, раскрывающий в пластической форме замысел спектакля. 1943 год. Театр им. Евг. Вахтангова. “Фронт” А.Корнейчука. Режиссер Р.Симонов.

Генерал Горлов, командующий фронтом, (артист А.Д.Дикий), сидит за огромным столом, как на боевом коне: он хорошо помнит годы гражданской войны, где его геройство было замечено и оценено. За его спиной большая карта фронта. В течение всего первого акта Горлов не встает из-за стола, выслушивает доклады, отдает распоряжения, “снимает стружку” с молодого генерала Огнева. Такая монументальность, незыблемость начинает раздражать. Разгорается конфликт с представителем ЦК партии Гайдаром, который требует, чтобы Горлов вышел с ним. Горлов сперва отказывается, но представителю ЦК отказать нельзя. Он поднимается из-за стола, но... не может идти: отсидел ноги от продолжительного сидения за столом. И он на полусогнутых ногах ковыляет через всю сцену к выходу, иронически посмеиваясь над собой. “Засиделся!».