Путь к звездам. Из истории советской космонавтики
Шрифт:
— Скажи, пожалуйста, Андриян, а нельзя ли этот космический корабль использовать в следующем полете для двоих, скажем, космонавта и бортинженера?
Вопрос застал дублера Германа врасплох, но после небольшой заминки он все же ответил:
— Я не знаю, как ответит на этот вопрос Герман, Сергей Павлович, но мне кажется, что в кабине «Востока» вполне хватит места и для двоих… Можно установить и второе кресло.
— Места вполне хватит, — вступил в дискуссию Титов, — но как они станут действовать, если возникнет нештатная ситуация?
—
— Да, Сергей Павлович, — подтвердил Титов и добавил: — Но такой вопрос вы ведь сейчас поставили и перед собой, перед своими конструкторами в ОКБ?
— Правильно, Герман, — согласился Королев. — Вот ты отлетаешь, и мы напрямую займемся этой проблемой. Я считаю, что, находясь в одной кабине, космонавты все же вынесут из полета разные ощущения. Мы же должны располагать предельно возможной, исчерпывающей информацией.
На шестом витке «Орел» впервые почувствовал какие-то болезненные ощущения при резких движениях головой. Титов тут же доложил о них на Землю. Сергей Павлович постарался успокоить космонавта. Он предположил, что вестибулярные расстройства связаны с влиянием невесомости и вскоре непременно должны исчезнуть. Как раз на этом этапе полета медики наблюдали излишнее беспокойство и у собачек. Так все и произошло.
На семнадцатом витке, когда бортовые часы уже перевалили на вторые сутки орбитального полета, в наушниках Титова раздался глуховатый голос Главного конструктора:
— «Орел»!.. «Орел»!.. Вы готовы к посадке?
— «Заря», понял вас… К посадке готов!.. Все системы действуют отлично. Самочувствие хорошее, — доложил Титов.
— «Орел»! Действуйте по программе, и все будет хорошо. — Королев непоколебимо верил в успех полета.
— Есть, действовать, как учили! — бодро ответил Герман…
Майор Титов приземлился в десять часов восемнадцать минут 7 августа, всего в нескольких километрах от места приземления Гагарина. Потом он сутки отдыхал на берегу Волги в Куйбышеве, а 9 августа прилетел в Москву и на себе ощутил всю волнующую обстановку государственной встречи на Внуковском аэродроме и в Кремле. Москвичи и руководители страны с необыкновенным энтузиазмом чествовали и космонавта-2, как национального героя!.. Так рождалась новая замечательная традиция.
Ближе к полудню 9 августа майор Титов прилетел в Москву. Торжественная государственная встреча во Внуково, вечерний правительственный прием в Кремле. Вручение высших наград страны. Все было вроде так и все же не так, как у Гагарина. Но изменить что-то в громоздком «космическом сценарии» было не в его силах. Да и нужно ли?
Генерал Каманин, вернувшийся из длительной командировки по странам Европы и Америки, где он находился вместе с Гагариным, на следующий день после приема в Кремле встретился с Германом в Звездном. Наставника космонавтов интересовали детали его полета, насколько подтвердились или не подтвердились его майские опасения.
Интерес Каманина был понятен космонавту-2. О замысле Главного конструктора осуществить в ноябре совместный полет сразу трех «Востоков» продолжительностью до трех суток с установлением визуального наблюдения и радиосвязи между их экипажами в Центре подготовки знали многие. Возможно, такое указание исходило от «верхов», и программу предстояло реализовать еще до ноябрьского праздника, к окончанию работы XXII съезда партии? Этого Николай Петрович пока что не знал. В любом случае проведение качественной подготовки сложной «космической феерии», по его мнению, не представлялось возможным.
Каманин дотошно выяснял ситуацию в полете по виткам:
— Как протекал взлет и выход на орбиту, Герман?
— Ожидаемые параметры взлета получились штатными, — доложил Титов. — Перегрузки не превышали расчетных шести-семи единиц. Я перенес их вполне удовлетворительно.
— Затем наступил период стабильного орбитального полета? — уточнил Николай Петрович.
— Да, со второго до шестого витка никаких отклонений в самочувствии я не заметил. Сделал записи в бортовом журнале, попробовал провести киносъемку поверхности Земли. Еще не знаю, что фактически получилось. Мешала облачность.
— Но на шестом витке ощущения изменились?
— Изменились не только ощущения, Николай Петрович. Появились головная боль, резь в глазах. На седьмом витке я почувствовал головокружение. Меня начало подташнивать. Захотелось попить воды. Я сделал несколько глотков. Тошнота прошла. Тут же появилось ощущение голода. Я перекусил и вскоре уснул. Дальше полет продолжался штатно. Посадка тоже прошла очень удачно, Николай Петрович. В Куйбышеве я быстро восстановился. Чувствую себя хорошо. Готов к новым полетам.
— Я очень рад за тебя, Герман. Но в интересах нашего общего дела о всех перипетиях твоего полета должен знать и Сергей Павлович. Мы оба пришли в космонавтику из авиации, а там, как ты знаешь, соблюдается неписаный закон — полеты не назначаются, пока не выяснены до конца причины происшедшей аварии или катастрофы. Для нас — самочувствие космонавта в полете — то же самое, что авария. Видимо, во всем виновата невесомость, но это надо еще доказать, чтобы найти приемлемое противоядие против нее. Вот когда это будет сделано, тогда и станет возможным назначение новых стартов. Надеюсь, ты понимаешь мои тревоги?
— Но я уже рассказывал Сергею Павловичу о характере полета перед заседанием Государственной комиссии в Куйбышеве.
— Королеву рассказывал, а Государственной комиссии доложил только о расстройстве вестибулярного аппарата?.. Я правильно тебя понял? — уточнил Каманин.
— Да, именно так, — подтвердил Титов.
— Ты поступил совершенно верно, по совести, Герман. Теперь я буду решать эти вопросы с Сергеем Павловичем. Как тебе известно, за ним остается последнее слово при назначении любых космических стартов.