Путь летчика
Шрифт:
Через несколько дней погода улучшилась, и мы прилетели в самую северную точку Новой Земли – на мыс Желания.
Теперь до конечного пункта перелета оставалось около пятисот километров, но это была самая трудная, неизведанная часть пути, пролегавшая через Баренцово море.
После хорошего отдыха бортмеханик тщательно проверил мотор, а Сима Иванов свою рацию. Мы поднялись в воздух и вышли в море. Под нами беспрерывно мелькали ледяные поля, перемежаемые разводьями. Эта однообразная картина наблюдалась более трех
По нашим расчетам скоро должны были показаться острова архипелага Франца-Иосифа.
Мы шли на высоте двести метров. Погода начала портиться. В кабине было тепло, но ртуть в термометре на крыле самолета упала до тридцати одного градуса ниже нуля.
Наконец, слева показалась земля.
– Архипелаг!-крикнул Бассейн.
– Да, - согласился я, не зная, однако, какой из многочисленных островов архипелага лежит перед нами.
Пока Иванов пытался связаться с бухтой Тихой, мы снова очутились над скованным льдами морем. Тихая не отвечала.
Не желая тратить понапрасну бензин, я решил вернуться и сесть на острове, который мы только что пролетели.
Едва я повернул самолет, как впереди вырос обрывистый берег острова. От резкого поворота вправо самолет чуть не зацепился за землю.
Вскоре показался еще какой-то островок, затем остров побольше и между ними ровное ледяное поле.
В окно было видно, как с северо-востока по поверхности снега быстро-быстро бежит поземка. Это помогло определить направление ветра и сесть.
– Вот, - шутливо ворчал Сима Иванов, - с одной льдины меня снял, а на другую завез!
Ветер не давал развернуть самолет без посторонней помощи. Пришлось сбавить обороты мотора; Сима выскочил из самолета и ухватился за дужку правого крыла. Я дал почти полный газ. Машина послушно развернулась и стремительно покатилась к острову.
Иванов отстал и мигом скрылся из глаз. На земле была плохая видимость, а тут еще струя воздуха от винта подняла такое облако снежной пыли, что в пяти шагах ничего нельзя было разглядеть.
Опасаясь потерять Иванова, я остановился. Вскоре он пришел, определив направление по звуку мотора.
Даже непродолжительное путешествие при тридцатиградусном морозе и ветре имело свои последствия:, лицо Иванова покрылось белыми пятнами. Бассейн снял свой шерстяной шарф и заставил товарища растирать им обмороженные щеки.
Я подрулил к острову, остановил мотор и открыл кран под радиатором. Струйка горячей воды, весело журча, побежала вниз, образуя в снегу быстро растущую проталину.
Горячее сердце крылатой машины медленно охлаждалось, а вместе с его теплом уходила надежда на скорое освобождение из неожиданного плена. Без воды не запустишь мотор, даже если он снабжен специальным приспособлением для запуска при низких температурах.
– Удастся ли нам теперь подняться без посторонней помощи?-точно угадав мои мысли, спросил бортмеханик.
Ветер
Кабины самолета отапливались отработанными газами только в то время, когда работал мотор. Не успели мы его выключить, как температура кабин начала приближаться к температуре окружающего воздуха…
Мы знали, что о нашей судьбе беспокоятся и на материке, и на гостеприимных зимовках. Необходимо послать радиограмму, но в такой ветер невозможно запустить моторчик аварийной рации.
Решили отдохнуть. Иванов достал из багажных ящиков спальные мешки, меховые комбинезоны и прочее полярное обмундирование, до сих пор лежавшее без употребления.
– Довольно щеголять по-московски, - шутил он, раздавая вещи.-Раз мы в Арктике, извольте по-арктически одеваться!
Натянув на себя комбинезоны и шапки-ушанки, мы занялись распределением мест.
– Я попрошу отвести мне мое любимое место – в хвосте, около костыля, - сказал Флегонт.-Там можно, по крайней мере, вытянуться во весь рост.
Мы охотно удовлетворили просьбу Бассейна. Затем Иванов великодушно предложил мне занять пассажирскую кабину, а сам, не дожидаясь ответа, начал располагаться в пилотской рубке.
Для меня труднее всего на свете забраться в спальный мешок. В ту ночь я испытал это удовольствие впервые. Другое дело Иванов: у него огромный опыт; ему пришлось два месяца жить в лагере челюскинцев, и за это время он так натренировался, что юркнуть в мешок для него пустая забава. Бассейн тоже располагает опытом, правда, не столь значительным, но зато ему помогает его небольшой рост.
Я же, при моей комплекции, спасовал. Иванову с большим трудом удалось втиснуть меня в мешок.
Не знаю, как моим товарищам, но мне отогреться не удалось. Я долго ворочался, щелкал зубами и в конце концов не выдержал – попросил Иванова достать примус. После того как примус загудел, в кабине стало немного теплее.
Укладываясь спать, я надеялся, что через несколько часов погода улучшится и нам удастся, установив радио, связаться с полярными станциями. Надежды мои не оправдались, хотя ветер несколько утих.
Убедившись в том, что нам все равно не заснуть, мы с Ивановым вылезли из кабины и принялись устанавливать палатку. Невдалеке от самолета Иванов выбрал наиболее защищенное от ветра место, вычертил лопатой квадрат, и мы с остервенением людей, мечтающих о том, как бы поскорее согреться, начали копать яму для укрепления палатки.
Вместе с теплом вернулось бодрое, жизнерадостное настроение. Сами того не замечая, мы громко разговаривали, смеялись, шутили. Наши голоса разносились далеко вокруг, нарушая тишину скованного льдом еще недавно необитаемого острова. Услышав нас, основательно продрогнувший Бассейн догадался, что нам удалось согреться, и вылез из своего логова.