Путь летчика
Шрифт:
Дзердзеевский ежедневно собирает сведения о погоде почти со всех концов северного полушария и составляет синоптическую карту. Когда же позволяет погода, он поднимается на маленьком самолете до высоты более трех тысяч метров и изучает характер облаков. Это дает возможность увидеть, где начинается и где кончается циклон, уже занесенный на карту на основании сводок.
Предсказаниям синоптика веришь, хотя часто хочется думать, что он ошибается.
Видишь иной раз ясное небо, рвешься в полет, а Борис Львович говорит:
– Нельзя. Через три-четыре часа погода
Мы начинаем бунтовать:
– На Рудольфе хорошая погода, а что на полюсе – никто не знает, там нет метеорологической станции.
Наш пыл охлаждает Отто Юльевич.
– Терпение, товарищи командиры, терпение, - говорит он.-Дождемся устойчивой погоды, выпустим в глубокую разведку Головина и, если погода по маршруту окажется хорошей, дадим старт большим кораблям.
Рисковать не следовало. Самолеты были сильно перегружены имуществом. Правда, за погрузкой мы следили очень строго. Папапин знал, что ему разрешено взять с собой не больше девяти тонн. Он взвешивал на складе зимовки все свои ящики и тюки и на каждой упаковке делал надпись: «Полюс, столько-то килограммов».
После окончания погрузки выяснилось, что полетный вес каждого самолета достигает двадцати пяти тонн двухсот пятидесяти килограммов. С такой перегрузкой лететь опасно. Оставался очень небольшой запас прочности; при воздушной болтанке крылья могли не выдержать.
Тогда имущество механиков сократили до минимума. Пришлось снять некоторые запасные части и инструменты. Кресла заменили ящиками с грузом. Участники экспедиции пожертвовали многими из своих личных вещей. Мы ведь летели ненадолго, а зимовщикам предстояло год привести на полюсе – пусть живут с комфортом.
С трудом, удалось уменьшить груз каждого самолета еще на сто пятьдесят килограммов. Но и этого было мало. Мы должны были во что бы то ни стало довести полетный вес машины до двадцати четырех тонн семисот килограммов. Не хотелось, но пришлось слить часть бензина и еще раз проверить вместе с зимовщиками весь их груз.
В ожидании летной погоды мы коротали часы досуга. Читали, играли в шахматы, в домино, слушали Москву.
Спирин и Иванов взялись за выяснение очень важного для предстоящего полета вопроса – нет ли каких-либо отклонений в работе радиомаяка. С этой целью они однажды погрузили на собачью упряжку аварийную радиостанцию с ручным приводом и отъехали на три километра точно на север. Потом связались с базой и попросили пустить маяк. Буквы были слышны ровно, хорошо; это значило, что испытатели находились в зоне.
Такая проверка их, конечно, не удовлетворила; надо было отъехать или отлететь километров на пятьдесят – сто. Но дальше на север возвышались нагромождения льда с большими разводьями среди них. На собаках не проедешь, а для посадки самолета трудно подыскать подходящую льдину, да еще расположенную точно на севере.
Спирин решил лететь на юг, где можно без риска сесть на какой-нибудь остров.
Свои соображения он доложил Шмидту. Отто Юльевич с ним согласился. Затем спросил, на каком самолете он полетит.
– На "У-2", - ответил
– А кто из летчиков пойдет с вами?
– Я поведу самолет сам.
Незадолго до старта Спирин обратился к Федорову:
– Было бы хорошо, если бы и ты слетал. Как астроном, ты окажешь нам большую помощь.
– Что же, - ответил Федоров, - машина трехместная, а я готов лететь в любую минуту.
Полет был рассчитан на три часа. На всякий случай товарищи взяли с собой пять плиток шоколада и полкило сухарей. Хотели прихватить палатку, но оказалось, что ее некуда погрузить.
– Да нами не нужна она, что мы там – отдыхать собираемся?-махнул рукой Спирин.
Сделав круг над радиомаяком, Спирин взял курс на юг, держась строго в зоне.
Видимость была неважная. В воздухе стояла дымка; вдали смутно вырисовывались расплывчатые очертания острова Карла-Александра.
Над материком в такую погоду можно летать спокойно. Под самолетом леса, поля, селения, железные дороги – множество удобных ориентиров. А здесь, над снежными просторами, с трудом различаешь лишь бесформенные нагромождения огромных льдин и берега необитаемых островов. Мелкие торосы, ропаки и надувы сливаются в общий фон, и кажется, что ты идешь над равниной, что внизу идеальная посадочная площадка.
Без тени беспокойства провожали мы улетавших. Народ это опытный, бывалый, да и погода, в конце концов, не так уж плоха.
Двусторонней связи на «У-2» не было. Коротковолновый передатчик мог работать только на земле; динамо приходилось крутить руками. Спирин и Федоров слушали работу маяка по длинноволновому приемнику, питающемуся от аккумулятора и сухой батареи.
…Мы спокойно сидели в тепло натопленной комнате. Но вот прошло три часа, потом еще час, и нами понемногу начала овладевать тревога.
– Что-то они долго не возвращаются, - перелистывая книгу, заговорил Шмидт.
– Долго, - согласился я.
– И связь с ними еще не установили.
– Да. Наши радисты слушают, но ни звука. Погода портится, острова Карла-Александра совсем не видно…
– Надо дать радиограмму в Тихую, - сказал Шевелев, - чтобы Крузе вылетел на «П-5» и по пути на Рудольф обследовал острова и проливы.
– Верно. Поспешите с радиограммой, - кивнул Шмидт. Шевелев оставил нас. Минут пять мы сидели молча… Отто Юльевич подошел ко мне совсем близко и внимательно посмотрел в глаза.
– Что же могло с ними случиться, Михаил Васильевич?
– Вероятно, они заморозили мотор и не могут его запустить.
– Тогда почему нет связи? Признаться, это меня немного пугает: вдруг они сели неудачно, поломали машину и радио.
– Нет, Отто Юльевич., - Спирин прекрасный летчик. А на такой машине нетрудно сесть где угодно.
Во время нашего разговора Шевелев успел снестись с бухтой Тихой. Услышав мой ответ, он поддержал меня.
– Я вполне согласен с Михаилом Васильевичем. Связь отсутствует из-за непрохождения волны. Аварийная станция очень слабая. Будем надеяться, что они скоро прилетят сами. В Тихой сейчас туман. Как только погода улучшится, Крузе вылетит на поиски.