Путь летчика
Шрифт:
Одиннадцатого мая начало немного проясняться. В редкие окна облаков просвечивало солнце. Местами на снегу искрились яркие белые пятна.
Так как самолет Головина проверяли после полета на полюс, приказание летать в разведку получил Крузе. В его распоряжении был одномоторный самолет «П-5».
Обычно, летая на разведку, он не забирался дальше восемьдесят четвертого – восемьдесят пятого градуса. Горючего брал на восемь-десять часов.
С Крузе отправились Дзердзеевский и штурман-радист Рубинштейн. Их снабдили всем необходимым на случай вынужденной посадки. Подготовка машины заняла немного времени; через час после приказа она уже пошла в воздух.
Между островами Рудольфа и Карла-Александра хорошо выделялось огромное пятно. В этот просвет, не входя в облака, и поднялся Крузе.
Мы слышали звук мотора, когда машина прошла над Рудольфом, держа курс на север. Вскоре начали поступать сообщения о координатах и состоянии погоды:
«Идем на высоте 1500 метров над сплошной облачностью. Видимость над облаками очень хорошая».
Мы рассчитывали, что на восемьдесят втором или восемьдесят третьем градусе облачность оборвется и разведчики, достигнув восемьдесят пятого, а может быть, и восемьдесят шестого градуса, найдут хорошую площадку и сядут. Но облачность не прекращалась, и Крузе вынужден был повернуть обратно.
В это время на севере появились высокослоистые облака; проходил циклон, о котором синонптик предупреждал перед отлетом.
Как и при полете Головина, погода внезапно резко ухудшилась. Отдельные просветы в облаках исчезли, пошел мелкий снег.
Крузе успел достигнуть только восемьдесят четвертого градуса и должен был вернуться самое позднее через три часа. Но прошло четыре часа, а его все нет. Он где-то в воздухе и то и дело запрашивает пеленг.
Бензина осталось на час полета. Мы это знали и беспокоились не на шутку. В районе Земли Франца-Иосифа в такую погоду трудно найти подходящую площадку.
Полученная с самолета радиограмма еще сильнее взволновала нас. Крузе сообщал:
«Бензин на исходе. Иду на посадку».
– Как на посадку? Где же он сядет?-вырвалось у меня.-Они не только разобьют машину, но и сами погибнут.
Мне ответили тяжелым молчанием. Сообщение Крузе произвело удручающее впечатление.
– Помочь им сейчас невозможно, - тихо сказал Марк Иванович.-Лететь нельзя при такой погоде.
– Куда полетишь-то? Где их искать?-добавил Молоков.
Радисты, надев наушники, старались поймать позывные самолета. Но слышен был только какой-то невнятный писк и позывные полярных станций. Крузе молчал.
«Со времени вылета из Москвы, несмотря на все трудности, все обходилось благополучно, - думал я.-Правда, Спирин принес много тревог. Немало пришлось поволноваться и за Головина. Но это уже позади. Полет Крузе опаснее, чем два первых. Как они сядут? Где? Может быть, им необходима помощь?..»
Как назло, в голову лезли самые мрачные воспоминания.
– Ничего, - бросая папиросу и тут же закуривая новую, сказал Шевелев.-Крузе летчик хороший – сядет. В крайнем случае сломает шасси.
– Клипербот у них есть?-спросил один из зимовщиков.
– Есть, и продуктов много, да и нарты они захватили, – ответили ему.
– Ну, раз клипербот с ними, не пропадут, - успокоил нас тот же зимовщик.-Они ведь сели где-то неподалеку. Доберутся пешком. Альбанову пришлось похуже. Он с восемьдесят третьего градуса пробивался на юг, а его дрейфом относило обратно на север, - и то дошел.
– Но как дошел!-заметил я.-Из одиннадцати человек осталось в живых только двое. Правда, у Альбанова вместо хороших нарт были самодельные сани с узкими полозьями, вместо клипербота – парусиновые каяки с деревянным остовом…
– И вместо трехместной шелковой палатки, - добавил Марк Иванович, - десятиместная брезентовая, очень тяжелая и неудобная.
– Тише!-прервал наш разговор Стромилов.
Несколько человек невольно в один голос воскликнули:
– Что?
– Самолет?
– Крузе вызывает?
– Да, тише, плохо слышно, - повторил Стромилов и, схватив карандаш, начал записывать:
«Рудольф. Шевелеву. Из-за плохой погоды и недостатка горючего мы были вынуждены сесть. Машина цела. Где находимся, пока не знаем. При первом проблеске солнца определимся, а сейчас дайте пеленг. Необходимо забросить нам килограммов 200 бензина. Крузе».
Как будто стопудовый камень свалился с плеч. Все мы облегченно вздохнули; было только удивительно, где это они смогли подыскать такую льдину, что даже не поломали машину.
Следом за первой радиограммой пришла вторая, от нашего синоптика. Он был верен себе:
«Вылет на полюс невозможен. Между полюсом и восемьдесят четвертым градусом проходит циклон. Дзердзеевский».
Как ни в чем не бывало!
Много позже мы узнали подробности этого чуть не ставшего трагическим полета.
Долго летчику пришлось летать в облаках. Прекрасно владея методом слепого полета, он уверенно начал планировать, рассчитывая на высоте шестисот метров выйти из облаков и увидеть плавающие льдины или острова. Но самолет снизился до четырехсот и, наконец, до трехсот метров, а просвета все еще не удавалось заметить. Боясь налететь на какую-нибудь возвышенность, Крузе стал осторожнее и чаще заглядывал за борт. Вдруг впереди вырос купол какого-то острова. Летчик инстинктивно дал полный газ; мотор с ревом потащил машину вверх, она снова оказалась выше облаков. Летчик кидал ее то вправо, то влево и в конце концов попытался еще раз пробиться вниз. На этот раз, на высоте четырехсот метров, он увидел разводья и льды. Открытая вода занимала большое пространство. Решив, что самолет прошел мимо Земли Франца-Иосифа, летчик повернул обратно, думая уже не столько о направлении, сколько о том, как бы уйти от воды.
Когда Крузе сообщил нам, что идет на посадку, его машина находилась на западе от Рудольфа. Скоро ему удалось уйти от чистой воды. Внизу стали попадаться льдины. Мелькнула длинная ровная полоска, и Крузе решил сесть. Сделал круг, но полоска пропала. Несколько раз попадались более или менее подходящие льдины, но тут же терялись.
Снизившись метров до десяти, летчик заметил впереди ровную льдину, убрал газ мотора и пошел на посадку: будь что будет!
Самолет мягко коснулся снега. Сначала побежал хорошо, потом, натыкаясь на небольшие ропаки, несколько раз подпрыгнул, закачался в разные стороны. Сильный толчок, второй, третий – и машина остановилась.