Путь летчика
Шрифт:
Под самыми крыльями Крузе увидел снег и крикнул товарищам:
– Шасси сломали!
Он выскочил из самолета и, спотыкаясь, побежал к носовой части.
– Да, шасси сломано, но ветрянка цела.
Однако, когда все втроем несколько раз внимательно осмотрели машину, выяснилось, что она невредима.
Нужно большое летное искусство, чтобы, попав между ропаками, не поломать шасси.
Настроение у разведчиков поднялось. О том, как выбраться отсюда, они и не думали. Знали, что на Рудольфе есть еще пять больших самолетов и, раз исправно радио и связь
– Давайте, товарищи, устанавливать палатку, - предложил Крузе.
– И поесть не мешает, - добавил Дзердзеевский.
Пока Крузе и Дзердзеевский создавали уют на льдине, Рубинштейн сообщил на Рудольф о благополучной посадке, договорился о часах, когда будет вызывать базу, и обещал сообщить свои координаты.
Рубинштейн по специальности штурман. В прошлом году, прибыв на Землю Франца-Иосифа, он не был знаком с техникой радиосвязи, но за долгую полярную ночь так натренировался работать на ключе, что без преувеличения его можно считать среди штурманов лучшим радистом.
…Палатка раскинута, примус горит вовсю, из носика чайника выплескивается вода. А главное – готова яичница, гордость Дзердзеевского, который оказался прекрасным поваром.
Разведчики подкрепились едой, согрелись и решили выяснить свое положение.
Прежде всего они проверили наличие горючего. Его оказалось так мало, что могло хватить только на приготовление пищи и чая, и то при условии строгой экономии. Хорошо еще, что было тепло; термометр показывал шесть градусов ниже нуля.
Затем тщательному осмотру подверглась гостеприимная льдина. Особого доверия она не внушала. В нескольких местах были видны трещины, а чуть поодаль от самолета разводья. Толщина льда не достигала метра.
О посадке второй машины нечего было и думать. В лучшем случае с такой льдины можно взлететь, да и то с большим риском. Вообще же задерживаться на ней не следовало. Достаточно лишь сжатия, чтобы от нее осталось одно воспоминание.
Спустя сутки Рубинштейну, с помощью солнца и радиопеленга, удалось определить место посадки. Сели они в ста двадцати километрах на северо-запад от Рудольфа. Сообщая нам эти сведения, Рубинштейн и на этот раз передал радиограмму от неутомимого Дзердзеевского, который попрежнему продолжал следить за погодой:
«Туман. Видимость плохая. Вылететь к нам нельзя. На полюс тоже. Начальник аэропорта Дзердзеевский».
Постепенно жизнь на льдине вошла в обычную колею. Разведчики установили дежурства по восемь часов в сутки. Как-то ночью на вахте стоял синоптик. Погода тихая. Не слышно шороха дрейфующего льда. Товарищи спят. Борис Львович стоит в задумчивости, опершись на винтовку. Вдруг перед ним возникло какое-то видение: ни дать ни взять, торос сошел с места и направился к нему навстречу.
Вглядевшись, Борис Львович убедился, что это пожаловал в гости белый медведь.
Не задумываясь, синоптик вскинул винтовку и выстрелил. Медведь кинулся прочь. Синоптик, не теряя ни минуты, дал еще один выстрел и бросился вслед. Медведь, ковыляя, скрылся среди торосов.
Борис Львович, подбежав к месту,
Старые зимовщики рассказывают, что раненый медведь всегда бросается в воду. Рана горит, и он пытается успокоить боль ледяной водой. Но вода соленая, она еще сильнее разъедает рану, и медведь с ревом выскакивает обратно на льдину.
Дзердзеевский тщательно осмотрел льдину, но следов ни на этой, ни на противоположной стороне разводья не нашел. Очевидно, медведь был тяжело ранен и утонул.
Борису Львовичу ничего не оставалось, как вернуться обратно. Возвращаясь, он решил изучить следы медведя и выяснить, откуда он пришел. Каково же было состояние охотника, когда он обнаружил, что до встречи с ним мед ведь находился за его спиной на расстоянии всего нескольких шагов. Правда, медведи в это время не голодные, а не то мечтательная задумчивость Дзердзеевского дорого обошлась бы и ему, и нам. Медведь не стал бы считаться с тем, что в нашей экспедиции всего один синоптик.
Четырнадцатого мая мы получили очередное сообщение от Дзердзеевского:
«Погода здесь ясная. Видимость очень хорошая, особенно на севере. Предлагаю немедленно вылетать на полюс. О нас не беспокойтесь. Опасность нашей льдине пока не угрожает. Дзердзеевский».
Всех поразила эта радиограмма. Человек находится на льдине, которая ежеминутно может разломиться на куски. Но его не волнует собственная участь. Он беспокоится только о нашем полете на полюс.
Вылететь на полюс мы не могли – на Рудольфе была плохая погода. Но будь она хорошей, все равно мы не покинули бы товарищей в беде.
Зная, что льдина не в состоянии принять второй самолет, мы поручили Мошковскому, второму пилоту самолета Алексеева, приготовить грузовые парашюты и наполнить резиновые баллоны бензином. Как только позволит погода, Мошковский и Головин должны были сбросить на льдину горючее.
Пятнадцатого мая прояснилось, и Головин с Мошковским тронулись в путь. Через некоторое время обитатели льдины увидели самолет. Головин шел километров на пятнадцать правее и не видел их. Непосредственной связи у Рубинштейна с Головиным не было, они держали ее через Рудольф.
Мы немедленно сообщили Головину:
«Крузе видит вас, но вы прошли правее. Возьмите градусов 60 влево».
Через несколько минут Рудольф снова радировал Головину:
«…Возьмите 90 градусов влево. Держите курс прямо на юг… Вы над ними».
Только теперь Головин заметил лагерь. Не будь связи по радио, ему вряд ли удалось бы найти товарищей.
Самолет Крузе мал, его очень трудно заметить среди множества разводьев.
Мошковского справедливо считают крупным специалистом по парашютам. Он настолько точно все рассчитал, что три парашюта легли около самого самолета. Сбросив бензин, кайла, лопаты, Головин вернулся обратно.