Путь Мури
Шрифт:
Неистовый Франсуа сплотил возле себя так называемых новых бесконечников. Профессор был тучен и неподъемен, предпочитая рабочий кабинет разъездам по конференциям. Напротив, доктор Стаут, этот истинный палладин противоположной идеи, являл собой живое воплощение господина Зоммера. Длинный, согнутый, словно гвоздь, в черепашьих очках, с рюкзачком за спиной доктор неустанно колесил по планете. Лысина неутомимого Пита мелькала на всех симпозиумах и съездах, где собирались его сторонники. Ко всему прочему Стаут являлся ярым последователем теории Фазерленда.
Беланже категорически выступил против попыток своего врага приписать зверям и птицам хоть какую-то осмысленность движения.
«Нужно дойти до крайней степени наивности, – бушевал он в статье «Глупость или идиотизм» (журнал «Философский вестник», май 1967 г.), – чтобы признавать за остальной природой то, чем Господь одарил только человека. Оставим в стороне высший интеллект, без сомнения, присущий сонмам ангельским. Не будем спорить со злым интеллектом сил сатанинских. Но утверждать, что в основе природных инстинктов, которые заставляют уток каждый год совершать перелеты, лежит рассудок, значит, доходить черт знает до чего, впадать в какое-то умилительное детство, совершенно не признавать ни реальности, ни фактов! Уму непостижимо, когда люди, имеющие ученые степени, находясь в здравом рассудке, начинают вдруг рассуждать (и где! на страницах научной печати, в уважаемых журналах) о том, что муравьев и леммингов гонят в дорогу человеческие желания! Не отсюда ли ad absurdum [1] – предпринимаемые и по сей день попытки некоторых философов-зоологов доказать, что существует некий «звериный язык» и прочие проявления того, что мы привыкли считать прерогативой только нашего разума, данного нам самим Богом? Не удивительно, что и по сей день Фазерленд в чести у подобных господ! Ставятся бредовые опыты, пишутся опусы, опровергающие Павлова с его рефлексами, – словом, творится околонаучная чепуха, мракобесие и шарлатанство. Все эти деятели утверждают, что животным и насекомым присуща мысль. Что на это ответить? Не буду же я в тысячный раз утверждать вслед за всеми великими умами, что ad incunadulis [2] разум – самый главный дар Божий единственному возлюбленному чаду своему, который только его и приближает к Творцу, и только ему позволяет осознавать радость бесконечности!..»
1
Приведение к нелепому выводу (лат.).
2
С колыбели, с самого начала (лат.).
«Еще более смешно верить в эльфов и фавнов! – писал неутомимый Беланже в другой своей статье «Непробиваемый маразм» (тот же «Вестник», 1969 г.). – Ad imo pectore [3] оставим литераторам право фантазировать на подобные темы. Однако какой ученый, если, конечно, он в здравом уме и памяти, станет доказывать не только существование невидимых стихиалий, попросту говоря, духов, но и опять-таки их совершенно человеческое восприятие мира?.. Волшебные жители гор и долин, все эти кобольды и русалки, не более чем нонсенс, игра воображения, плод страхов, доставшихся нам от язычества…»
3
Искренне, от души (лат.).
Франсуа Беланже еще много чего написал: достаточно кинуть взгляд на библиографию. К концу восьмидесятых мэтр являлся признанным авторитетом, автором нашумевших работ «Могут ли мыслить животные: критика последователей Фазерленда» (1961), «Остались ли еще валькирии и гномы?» (1973) и «Пути странников и птиц» (1987). В начале девяностых семидесятишестилетний боец попытался удалиться от мира, с тем чтобы в тиши кабинета в маленьком особнячке под Ганновером заняться основным трудом своей жизни «Особенность homo sapiens [4] как единственного носителя Идеи Божьей». В этом труде он собрался окончательно разделаться со «всякими и всяческими спиритами», упрямо признающими за остальными существами пусть даже подобие человеческого разума.
4
Не суди о том, чего не знаешь! (Лат.)
Предводитель современных «конечников» доктор Стаут достал его и там.
«Нужно обладать поистине носорожьей слепотой, чтобы не замечать очевидного, – кусался Пит в журнале «Человек и животное», рупоре последователей Фазерленда. – Поистине нет предела средневековому мракобесию! Господину Беланже можно посоветовать одно: nec sutor iltra crepidam! [5] Если даже гениальный монах в те тяжелые для науки времена высказывался, хотя и робко, в пользу вещей очевидных, то что мешает нам, имеющим сейчас в распоряжении лаборатории и целые институты, доказать: животные мыслят, они осмысленно отправляются в путь и имеют определенные цели … Sol lucet omnibus [6] господин профессор!»
5
Человека разумного (лат.)
6
Солнце светит для всех (лат.).
Между тем Мури, молодой наглый кот из боснийской деревушки, о вариациях Блоумберга не имел ни малейшего представления. Этот маленький деспот владел своим местом возле кресла, где ему был постелен старый плед и поставлена миска. Яблоневый сад он, по простоте душевной, также считал своим. Крестьянская семья – мать, отец, мальчик и девочка – целиком ему принадлежала и существовала лишь для того, чтобы исполнять его прихоти. Кот ревностно охранял свою территорию, которую знал досконально – от старого колодца до яблонь на краю сада. Кроме того, он по-свойски общался с множеством малых и больших духов, населявших его кусок земли, – от совсем крошечных, едва заметных, которые обитали в траве и на ветвях кустарника, ухитряясь даже на острейших стеблях осоки сооружать себе жилища из паутины, до духов пруда, вертких, словно водомерки, и духов огромного замшелого дуба возле дома. С обитающим в комнатах домовым – бесплотным прозрачным пузырем – отношения были вполне лояльными. Пузырь иногда даже позволял коту играть с собой.
Таким образом, кот был деловит, величав и счастлив. Правда, весьма частые стычки с чужаками давали знать о себе: тогда истерзанный воин трусил к лугу возле горы. Там он безошибочно разыскивал целебную траву pektoralis и пил росу трилистника, дедовским способом залечивая последствия схваток и приходя в прежнее душевное равновесие. Между прочим, частенько встречал он в травах крошечных человечков с прозрачными крыльями, угорело носившихся от цветка к цветку. Местные нимфы, росточка, надо сказать, тоже весьма небольшого, водили с ними хороводы. Кот не жаловал нахальных эльфов. Ему также весьма надоедали муравьи и некоторые виды жуков, кишмя кишевшие на лугах и полянах, едкие выделения которых на долгое время отбивали нюх. Но то были настоящие мелочи, не столкнувшись с которыми нельзя в полной мере вкусить прелестей бытия. Вне всякого сомнения, блестящий мир кота имел полный, исчерпывающий смысл. Утром и вечером миска заполнялась свежим молоком. Мышей и землероек в саду и в силосной яме было навалом. Птички попадались в когти то здесь, то там. Чужие коты беспощадно отгонялись от сада, кошки отдавались по первому требованию, раны заживали на удивление быстро. И кроме людей и животных услужливые, меньше всего желающие ссориться духи окружали нашего кота, носились и трепетали в воздухе, дышали, шумели, плакали, пищали, разговаривали, жаловались и хохотали, а главное, со всех сторон приносили вести о том, что делается и у колодца, и возле пруда, и в коровнике, и в конюшне, где шумно хрупали сеном и вздыхали две мохнатые толстобрюхие лошадки. И все это неисчерпаемое богатство до малейшей песчинки принадлежало ему, царю здешних мест, властелину мужчины, женщины и детей, повелителю сада, амбаров, подвала и коровника (молодых собак-конкурентов, слава богу, хозяева не заводили, доживал свои годы древний, как мох, кобель, но он едва челюстью шамкал, рассыпающийся старикашка).
Так Мури властвовал, так он правил, не подозревая о мечах Цзу. Сладостное безвременье! Все пропало, когда в Югославии началась гражданская война 1992 года.
Вот как все случилось: первый снаряд опрокинул небо и разметал кустарник. За ним бухнул еще один. И еще… Ах, поляна с земляникой! Ах, старые яблони! Все вырывалось с корнями. Если бы люди только слышали, как стонут, вопят и плачут духи, когда снаряды разрывают их жилища! Стихиалии сошли с ума, они роем поднялись над обреченной деревней, жалобно заверещали и заметались, подобно летучим мышам. Вслед за ними паника перекинулась на бабочек и муравьев; а в садах трещали деревья и разлетались осколки и комья земли.
Если бы разгневанный случившимся Мури, которого беда застала на целебном лугу, поднял бы голову, то он бы увидел, как, скрежеща и радостно трубя, по небу, махая крыльями, поплыла туча демонов – этих истинных сукиных сынов войны. Вновь сотнями, а затем и тысячами поднялись они из всех земных трещин. Но коту было не до бесов! На всех парах он полетел к дому – его встречали лишь разбитые доски, кровати и раскрошенная труба. Домовой сидел на ступенях чудом оставшегося крыльца, квохтал и выл от ужаса. Пузырь был обречен, ибо домовые подобного почтенного возраста не покидают своих гнезд и, как правило, умирают вместе с ними. Так что, будучи еще вчера колыхающимся от довольства, домовой на глазах наполнялся мертвой зеленью.
Мури обследовал пепелище, повсюду натыкаясь на плачущих духов. От них, а также по следам и запахам он узнал, что люди о нем и не думали. Двуногие просто сбежали! Не в силах поверить в предательство, властелин вновь обнюхал забытые вещи, брошенные возле крыльца. Ярость потрясла его, но царь земли, которой больше не существовало, справился с гневом и окончательно возвратил себе достоинство. Подрагивая теперь уже от решимости, он приблизился к безутешному домовому. Два существа принялись общаться между собой.