Путь Мури

Бояшов Илья Владимирович

– Да, и будь поосторожнее с Вергилиусом, – предупредил дух. – Постарайся близко не подходить к будке. Свирепость заменяет этому дураку мозги. Вот с кем ты точно не сможешь договориться! Правда, Марта редко спускает пса с цепи, но уж если спустит – лучше тебе тогда отсидеться где-нибудь на дереве.

Утром кот уже разгуливал возле крыльца, стараясь не прислушиваться к бурчанию собственного живота. Вергилиус тотчас показался из будки. Впрочем, и Марта не дала себе заспаться. Ведро с отрубями для поросенка уже было приготовлено. Из недосягаемых

пока для Мури комнат пахло свежим хлебом. Нагнувшись так, что из расстегнутой кофты готовы были вот-вот выкатиться груди, подоткнув юбку до мясистых ляжек, литовка принялась мыть порог, самозабвенно шлепая тряпкой.

Когда Мури попался ей на глаза, красавица деловито вернулась в дом и вынесла глиняную миску, полную свежей куриной требухи. Под лай Вергилиуса, которому оставалось только в ярости грызть собственную цепь, Мури позавтракал. А Марта, завязав фартук на необъятных бедрах, переместилась в коровник. Кот сопровождал хозяйку. Теперь он мог совсем не торопиться и все то время, пока она доила корову, философски созерцал все-таки показавшиеся ее великанские груди – каждой можно было бы напитать четырех младенцев.

Жизнь на хуторе шла своим чередом. Здешние стихиалии вяло шевелились в жилищах или, чуть ли не спотыкаясь и не засыпая в воздухе, направлялись по своим делам. Ни о каком задирстве не могло быть и речи. Напротив, духи кланялись коту с прохладной вежливостью и церемонностью, свойственной самым глубоким и безнадежным провинциалам. Что же касается домового, этот молоденький игрунчик редко выглядывал за порог – домовой любил прятаться в старых резиновых сапогах, надеваемых Мартой на босу ногу во время дождя, и перебирать всякий хлам на чердаке. Разумеется, ни о какой равной беседе с ним и речи быть не могло. Так что Мури оказался предоставленным самому себе. Подобное обстоятельство его нисколько не огорчило. Кот расхаживал по двору, заглядывая в самые потаенные уголки, не переступая, однако, благоразумной черты перед собачьей будкой.

Что касается остальных животных, то мерин оказался банальным тугодумом. Пестрые негодяйки куры в отсутствие петуха занимались любимым делом – заклевывали самую слабую из своей стаи и лишь временами отвлекались на высиживание яиц. Единственным жителем, кроме березового патриарха, с которым кот перекинулся словом, был самодовольный поросенок. Поблескивая в полутьме закутка красными воспаленными глазками, поросенок спал и жрал, не выказывая ни малейшего желания выглянуть на двор. Он был чрезвычайно доволен бревенчатыми стенами свинарника и собственным навозом, который извергался из него, словно из рога изобилия. Впрочем, хозяин закутка оказался существом гостеприимным и тотчас пригласил Мури к своему корыту.

– Вот что заруби на своем пятачке! – сказал ему Мури, тронутый неожиданным вниманием. – Как только примутся закармливать тебя, как только возьмутся с тобой сюсюкаться да пощупывать твои бока – немедленно беги отсюда. Можешь мне поверить – свобода никогда не хвастается сытостью. Так что несись, дурачок, со всех своих копытец от тех, кто подливает тебе сытное пойло.

Вечерами солнце заворачивалось в одеяло из облаков, а Марта, простоволосая, хмельная

от собственной силы, сложив под передником руки, подавалась к скамье возле ворот.

– Отчего хозяйка заглядывает за ворота? – поинтересовался у Патриарха Мури.

– Она ждет возвращения, – не раздумывая отвечал дух двора.

– Если ты о том отвергнутом, то он не вернется, – авторитетно заявил постоялец. – Как может вернуться тот, кто назван тобою сильным?

– Ты не знаешь людей, – мягко заметил собеседник. – Марта забросила сети – и рыбка попалась. Как бы ни трепыхался Витас Сенчявичус, женщина вытащит его на свой берег, можешь не сомневаться. А с тобою даже не буду спорить. Человеческое сердце тебе недоступно, а ведь в нем порой творятся весьма забавные вещи.

Дух оказался прав – вскоре на хуторе показался еще один гость. Явился он днем, в час пекла, когда все живое в округе мечтает о тени деревьев, кустарника или забора. И, выбрав именно такой убийственный час возвращения, Витас Сенчявичус стоял возле ворот, расставив свои крепкие ноги, покусывая травинку, – узловатый, жилистый, в прилипшем к телу костюме. Не найдя носового платка в карманах, он простодушно вытер лоб галстуком.

Две души заметили его появление – развалившийся под березой Мури и невозмутимый житель березы. Что касается Вергилиуса, штатный сторож, потявкав, вновь залез в будку, проклиная собственную шубу, из которой ему было никак не выбраться.

– Долго двуногий еще будет утирать здесь пот! – заметил Мури, сразу догадавшись, кто топчется перед ними. – Я видел – хозяйка отправилась на другой конец поля. Не иначе как за новым веником для метлы!

Патриарх не успел ответить – тяжело дышавшая женщина уже была возле ворот.

– Я пришел за своим пиджаком, – сказал ей Витас Сенчявичус.

– Так забери его! – пожала плечами Марта. – Вон, второй год он висит на гвозде возле двери.

Солнце топило невыносимо. Кот бил хвостом по корню березы.

– Второй год пошел, – согласился Витас Сенчявичус, переступив ногами и заглядывая за ворота. – А висит, как новенький.

– А что ему сделается! – усмехнулась Марта.

– Заберу – и айда до Вильнюса! – продолжал делиться планами Витас. – Навещу там своих. Что сейчас делать в Мурманске? Теперь это заграница.

– Заграница, – спокойно согласилась женщина.

– Думаю, в Клайпеде найдется работенка. Я ведь кое-что умею, – поставив наконец сумку, показал мужчина лапищи судового механика.

– Найдется тебе работа в Клайпеде, – отозвалась окончательно отдышавшаяся литовка.

Вергилиус опять разбрехался – скорее, чтобы показаться перед хозяйкой во всей своей сторожевой красе, – и высунул из будки морду.

– Постарел твой пес, – сказал моряк и вытер галстуком испарину.

– А с чего это ему постареть? – откликнулась Марта. – Каким был, такой и есть. Такой же пустобрех!

– Ну да, конечно, – согласился Витас Сенчявичус. – С чего бы постареть-то ему за год!

– А как мерин? – спросил он через полчаса невыносимого стояния, совершенно уже расплавившись в своем костюме. – Наверное, помер твой мерин. Вот уж кто едва копыта таскал, так это твоя коняга…