Путь на Грумант

Георги Виктор Сергеевич

Во-первых, Дмитриев сам был поставлен в довольно-таки неловкое положение, ведь значительную часть пути пришлось следовать на буксире за лодьей. И недоразумения в отношениях между капитаном «Груманта» Ростиславом Гайдовским и руководителем экспедиции Виктором Дмитриевым при таком раскладе событий были неизбежны: тот и другой считали себя опытными мореходами, хотя в манере поведения и в практике судовождения резко разнились. Говорун и балагур, Гайдовский при всей своей большей частью напускной лихости был профессиональным штурманом, а в свое время и самым молодым капитаном транспортных судов на Северном бассейне. И удачнее кандидатуры на его сегодняшнюю должность вряд ли кому удалось бы найти. Дмитриев же более прямолинеен, скромен, черты его характера как формального и неформального лидера неброски, а в будничных ситуациях и незаметны. Не имея штурманского диплома, Виктор обладает качествами, по которым и выбирались в досельные времена кормщики: ответственностью

не просто за благополучный исход предприятия, но и за жизни товарищей; не поддающейся логике интуицией, основанной как на доскональном знании судоходных свойств построенных своими руками судов, гак и на практическом опыте именно прибрежного плавания и связанных с ним опасностей. Наш капитан прекрасно понимал, что советами и распоряжениями, передаваемыми им по рации на «Грумант», он только нервирует Ростислава. Но можно простить и Виктора, оказавшегося в роли ведомого в выстраданном и организованном им походе.

Во-вторых, Дмитриев смог очень удачно, на мой взгляд, разбить экипаж «Помора» на вахты, руководствуясь при этом весьма тонкими психологическими наблюдениями. Хотя выбор был невелик: три Володи, два Вити, Юра и Саша. Но о каждом по порядку.

Александр Скворцов по судовой роли числился заместителем начальника экспедиции по научной работе. И для него в нашем походе счастливо сочетались непосредственные научные изыскания, связанные с основной деятельностью в НИИ культуры Министерства культуры РСФСР, и увлечение парусным спортом. Высокий, атлетического телосложения москвич, он без лишних слов один ставил и убирал грот-парус, о чем я, канцелярская крыса, не мог и мечтать, путая поначалу шкоты с брасами.

С ним в паре стоял вахту наш «великий коми», как незлобливо прозвали мы рассудительного, всегда подчеркнуто вежливого сыктывкарца Володи Королева. Работая в Печорском пароходстве капитаном тральщика, он по состоянию здоровья осел на берегу, с головой ушел в общественную жизнь края, смело начертав на своей визитной карточке два слова: «краевед и путешественник». Думаю, что в длинные, тягучие часы между склянками им было о чем поговорить, хотя, должен заметить, профессионализм Скворцова и самодеятельные знания Королева не позволяли обоим быт запанибрата. А значит, в случае чего, и брать вину на себя, выручая товарища. Своеобразная дистанция во взаимоотношениях в данном сочетании служила надежным основанием для взаимной ответственности.

Владимир Панков мой земляк. Преподает в Мурманском высшем инженерном морском училище на кафедре физики. Мужик крайне башковитый, себе на уме, с четко выраженными привычками и складом мысли. Сам напросился в одну вахту с Юрием Колышковым — незаметным и незаменимым в экипаже человеком. Легкий, мускулистый, Юра может подняться на руках на мачту или вползти на кончик бушприта, чтобы поправить запутавшиеся снасти и связать концы одному ему известным узлом. Есть такие люди, которые нарочно в общем строю стоят позади остальных. Как бы оберегая чувство собственного достоинства и иронично поглядывая на выскочек. Я говорю о Панкове и Колышкове, мурманчанине и петрозаводчанине, матросе и боцмане коча «Помор».

Наконец, наша с Дмитриевым вахта. О Викторе я уже рассказывал, о себе… Наверное, поставил меня капитан рядом с собой для подстраховки, как самого неумелого в подобных плаваниях человека. Постараюсь хоть этими заметками как-то компенсировать былую беспомощность.

Ну а Володя Вешняков… Вновь как наяву вижу: вот он, мелко семеня, словно танцуя, перебегает по уходящей из-под ног палубе с бака на корму, Держа на вытянутых руках кастрюлю наваристого борща. Что ж, обед — дело святое. Примерно в четыре пополудни, в смену вахт, этот час был для всех нас временем не только физического, но и душевного отдыха. Усевшись поудобнее, травили байки, наливая по второй и третьей кружке чая из ведерного самовара.

Дмитриев нынче жалуется на кошмарные сны, основной причиной которых считает слишком благодушный настрой команды. Мол, привиделось после ночной вахты, что не по морю на парусах, а по берегу волоком тащим мы коч, спотыкаясь о кочки и царапая днище острыми камнями:

— Проснулся в холодном поту, глянул в оконце — нет, плещется, родимое, на сердце отлегло — отпустило. А ведь, ребята, случайностей может быть масса…

Так вот куда клонит капитан, недаром педвуз закончил — каждое слово, даже сон ему в лыко для нравоучительных речей. Кто о чем, а он вновь о бдительности да дисциплине. И зря — не дал пока никто из нас даже повода для серьезной взбучки. Хотя оно, конечно, правильно: знал бы где упасть — соломку подстелил. Вот оборвется буксир, а до берега метров тридцать, разве успеешь весла по бортам вставить, от скал отжаться? О парусе и не говорю, раз противняк дует. Тот же мыс, что у Кильдина в губу вдается, Могильным нарекли не зря. А озеро на берегу Мертвым называется…

Всегда интересно слушать байки Саши Сквор-цова. Нет, пожалуй, в Арктике мало-мальски известного острова, где бы не побывал он с экспедициями. Вот, например, рассказывал нынче о Вайгаче: изо дня в день один и тот же пейзаж — красиво, холодно, величаво, но нет места в нем человеку с его страстями и надеждами… Идешь по тундре — а куда, зачем? Изба, рация, лодка — жизненный круг замкнулся. Шаг в сторону — и безвременье. Какой век, какая эпоха, ау-у!..

Или взять новомодную гипотезу, что человек зародился не где-то в субтропиках, а именно здесь, в высоких широтах. Мол, всякие там биомагнитные и прочие поля, которые испускаем и принимаем мы сами того не ведая, в масштабах планеты естественно сходятся в Заполярье. А чувство сопричастности с космосом, душевное равновесие, приходящее в Арктике, — шуточки? Звуки, запахи, великое однообразие, но подсознательно все время ловишь себя на мысли, что когда-то — когда? — ты уже это все чувствовал, видел, ощущал…

Однако выходим в Кильдинскую салму. Зыби почти нет. Чайки сидят на воде — к перемене ветра или просто ленятся лишний раз подняться? По левому борту проплывают три холма, три брата-богатыря, рожденные сползающим к морю ледником. Решаем встать на якорь, дождаться утра. Оно, как говорится, вечера мудренее.

Из путевого блокнота

«9 июля. 5 часов утра.

Не дождавшись рассвета, — хотя какие рассветы в разгар полярного дня? — снялись с якоря. Не захотел Дмитриев отдохнуть — покемарить во время нашей капитанской вахты с нуля до четырех утра. Что ж, хозяин — барин.

Небо развиднелось. Пошли с отливом — на море почти полный штиль. Парус, как мужик с похмелья: то, надув щеки. пробежит — протянет коч что осталось сил, то обвиснет, отдыхая и цепляясь за грот-мачту. По курсу выплывает ступенчатая громада западной оконечности острова Кильдин с почти отвесной каменной стеной Ножовкой. С ней, помнится, связано какое-то предание — надо будет по возвращении посмотреть в своем архиве.

Ножовка ежеминутно меняет очертания: только что рельефно проглядывал профиль воина-великана с выпяченной верхней губой, а теперь стена похожа на доисторическое чудовище, которое в ужасе пятится от воды и приседает на мощный гофрированный хвост. Бежать некуда — вокруг море…

Сотнями лучей брызнуло в глаза солнце. Даль распахнулась, будто стоишь не на низкой падубе вровень с плещущей о борт волной, а вслед за чайкой поднялся на недосягаемую высоту и купаешься в воздушных потоках. С бьющимся сердцем вглядываюсь в знакомый фарватер Кольского залива, силясь увидеть Мурманск и свой дом, окна нашей квартиры, оставленной без малого месяц назад. Понимаю, что напрасно, но в такие минуты ждешь чуда.

Сегодня воскресенье, День рыбака. Как-то друзья-мурманчане планируют его встретить? Для меня же нет лучше подарка, чем это ощущение непередаваемого словами простора внутри себя и вокруг: по корме вчерашним днем прячутся в береговых распадках былые шторма и разочарования; по курсу виден легендарный полуостров Рыбачий с еще неосознанными тревогами и надеждами; справа бьющее в глаза солнце, на полпути к которому вот так же и сто, и двести лет назад ждал мореходов батюшка Грумант; слева — широкие ворота Кольского залива, над которыми в расступившихся облаках куском махрового полотенца зависла радуга. „Божьим оком“ называли это цветастое чудо поморы.

Что ж, в добрый путь».

6 Сыктывкарец Владимир Королев

Здесь, на Кольском заливе, начинались и заканчивались' пути-дороги бесчисленных морских экспедиций. Уже в XIII столетии вышли на Мурманский берег первые ватаги новгородской вольницы, а пройдя многоверстным фьордом, оседали на наносном мысу у слияния двух рек — Колы и Туломы. Рос и укреплялся на этом месте городок, оказавшийся впоследствии столь твердым орешком, что о него обломали зубы многие джентльмены удачи. Когда в 1556 году английский корабль с красноречивым названием «Ищу наживы» бросил якорь на рейде Колы, увидели иноземцы не менее тридцати русских парусных судов. И по свидетельству Стивена Барроу, все они были «намерены плыть на север для боя моржей и ловли лососевых рыб». Хотя и ошибается, верно, известный путешественник — семги-краснорыбицы и в самой Коле хватало всем вдоволь, а вот моржовый клык, действительно, был в цене и за ним-то отправлялись отважные мореходы и на полночный Грумант, и восточным ходом к матушке Новой Земле.

Западноевропейский письменный источник конца XV века сообщает, что людьми московских князей «под суровой звездой арктического полюса был открыт большой остров». По-видимому, это был именно Шпицберген, и его первооткрывателями оказались жители Колы, ибо другой документ свидетельствует, что«…в лето 7113 (1605) года во граде Самаре был человек поморенин, именем Афанасий, рождение его за Соловками на Усть-Колы. И он сказал про многие дивные чудеса, а про иные слыхал. И ездил он по морю на морских судах 17 лет, и ходил в темную землю, и тамо тьма стоит, что гора темная, издали поверх тьмы тоя видать горы снежные в красный день».